Неточные совпадения
Еще в 1697
году («25-го марта» — это число было у него записано красными чернилами и огромными буквами в календаре), смешавшись в толпе лиф-ляндских дворян, прибывших встретить русского монарха на границе своей в Нейгаузене, он
видел там лично этого великого мужа, ехавшего собирать с Европы дань просвещения, чтобы обогатить ею свое государство.
Через несколько времени все, что я
видел великого, ужасного, прекрасного в мире, все, что теснилось в грудь мою, я хотел высказать, но высказать не простым разговорным языком; нет, по своенравному, странному характеру своему, я хотел это выполнить каким-то особенным, размеренным языком, о котором дал мне понятие один английский купец, приезжавший каждое
лето в Торнео и оттуда заходивший всегда в нашу деревушку для покупки кож.
— Я пошатался и по России, — чего не делает нужда! — прожил несколько
лет в резиденции царя, в Москве, научился там играть на гуслях и языку русскому у одного школьника из духовного звания, по-нашему — студента теологии, который любил меня, как брата, и, когда я собрался в Швецию, подарил мне на память этот ящик вместе с картиною, как теперь
видите. С того времени берегу драгоценный дар московского приятеля. О! чего не напоминает он мне!
Кажется, слышишь из отверстия подземной тюрьмы вздох орденмейстера Иогана фон Ферзена, засаженного в ней по подозрению в сношениях с русскими [1472
года.];
видишь под стенами замка храброго воеводу, князя Александра Оболенского, решающегося лучше умереть, чем отступить от них [1502
года.], и в окружных холмах доискиваешься его праха;
видишь, как герцог Иоган финляндский, среди многочисленных своих вассалов, отсчитав полякам лежащие на столе сто двадцать пять тысяч талеров, запивает в серебряном бокале приобретение Гельмета и других окружных поместий [1562
года.].
Как водится, зарыли самоубийцу в лесной глуши. Говорили впоследствии времени, что на месте том
видели осьмиконечный деревянный крест и слышимо бывало, раз в
год, жалобное протяжное пение.
Князь Вадбольский. Мы, благодаря Господа н небесныя силы, сподобились этой чести. (Крестится.) Да будет первый день нынешнего
года благословен от внуков и правнуков наших! Взыграло от него сердце и у батюшки нашего Петра Алексеевича. И как не взыграть сердцу русскому? В первый еще раз тогда наложили мы медвежью лапу на шведа; в первый раз почесали ему затылок так, что он до сей поры не опомнится. Вот
видишь, как дело происходило, сколько я его
видел. Когда обрели мы неприятеля у деревушки в боевом порядке…
В переднем отделении обширной ставки, с полумесяцем наверху, разделенной поперек на две половины, сидел в деревянных складных креслах, какие
видим еще ныне в домах наших зажиточных крестьян или в так называемых английских садах, мужчина пожилых
лет, высокого роста, сильно сложенный.
— Слава богу! пришлось нам еще раз
увидеть ее. Да пошлет ей мать Лайма [Лайма — богиня счастия, которую латыши нередко и теперь поминают при желании кому добра.] несчетные
годы, чтобы правнуки наши могли ею радоваться.
— Нет, ты мне всё-таки скажи… Ты видишь мою жизнь. Но ты не забудь, что ты нас
видишь летом, когда ты приехала, и мы не одни… Но мы приехали раннею весной, жили совершенно одни и будем жить одни, и лучше этого я ничего не желаю. Но представь себе, что я живу одна без него, одна, а это будет… Я по всему вижу, что это часто будет повторяться, что он половину времени будет вне дома, — сказала она, вставая и присаживаясь ближе к Долли.
— Пускай живут! Отведу им наверху боковушку — там и будут зиму зимовать, — ответила матушка. — Только чур, ни в какие распоряжения не вмешиваться, а с мая месяца чтоб на все лето отправлялись в свой «Уголок». Не хочу я их
видеть летом — мешают. Прыгают, егозят, в хозяйстве ничего не смыслят. А я хочу, чтоб у нас все в порядке было. Что мы получали, покуда сестрицы твои хозяйничали? грош медный! А я хочу…
— Ну-с, тут и
увидели Лету, какая она. Она окаменела: «Нет, — говорит, — нет, это благородство не могло умереть, — оно живо. Саша, мой Саша! приди ко мне, мой честный Саша!»
Неточные совпадения
Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже
лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы,
видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Стародум. Оно и должно быть залогом благосостояния государства. Мы
видим все несчастные следствия дурного воспитания. Ну, что для отечества может выйти из Митрофанушки, за которого невежды-родители платят еще и деньги невеждам-учителям? Сколько дворян-отцов, которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему рабу крепостному!
Лет через пятнадцать и выходят вместо одного раба двое, старый дядька да молодой барин.
Шли они по ровному месту три
года и три дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли до болота.
Видят, стоит на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет.
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить чай в городской роще и не мог без слез
видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825
году. Дань с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в
год.
— Мало ты нас в прошлом
году истязал? Мало нас от твоей глупости да от твоих шелепов смерть приняло? — продолжали глуповцы,
видя, что бригадир винится. — Одумайся, старче! Оставь свою дурость!