Мысль загладить преступление, заслужить прощение того, кого не смею наименовать, и с этим вместе
открыть себе путь в отечество зажглась в душе моей среди бесед с тобою еще в Упсале.
Неточные совпадения
«Aгa! — сказала сама
себе Луиза, в простодушии истинной любви думавшая быть чрезвычайно догадливою. — Он сомневается в моих чувствах. Если б я могла
открыть их! Но, может быть, он старается выдумывать препятствия? Неужели он находит удовольствие мучить других? Если таков его нрав, я буду с ним несчастна. Я хотела бы открытую душу мою соединить с такой же душой».
После этого посещения Густаву представился весь ужас их состояния. Страсть его казалась ему злодеянием. Он видел в
себе величайшего преступника, издевающегося над доверчивым чувством милого, невинного творения; знал, что истребить в
себе этой страсти было невозможно; но, по крайней мере, твердо решился при первом свидании
открыть все Луизе и принести
себя в жертву для ее спасения.
Густав
открыл глаза, остановил их на Фрице, посмотрел кругом
себя и не мог придумать, где он находился.
Даже от ближайших мне должен я
себя скрывать; не смеют они обласкать меня приветом искренности, как родные боятся
открыть крышу с гроба смрадного мертвеца, чтобы почтить его братским целованием.
Сказав это, Шлиппенбах повел мышачьими глазами своими вокруг
себя и, не найдя Красного носа, приказал нескольким дюжим офицерам
открыть его в доме во что бы ни стало.
Шлиппенбах отдал приказания пуститься в погоню за Красным носом (настоящего имени его он не
открывал) и собрал около
себя военный совет; между тем Мартышка продолжал распевать...
«Она очень свободно
открывает себя предо мною. Я — ничего не мог сказать ей о себе, потому что ничего не утверждаю. Она — что-то утверждает. Утверждает — нелепость. Возможно, что она обманывает себя сознательно, для того чтоб не видеть бессмыслицы. Ради самозащиты против мелкого беса…»
Выбрав удобное местечко, мы сели и стали поджидать зверя. Я прислонился к пню и стал осматриваться. Темнота быстро сгущалась около кустов и внизу под деревьями. Дерсу долго не мог успокоиться. Он ломал сучки, чтобы
открыть себе обстрел, и зачем-то пригибал растущую позади него березку.
Он был снаряжен и отправлен в Петербург с целию специально служить камергерше и
открыть себе при ее посредстве служебную дорогу, но он всем рассказывал и даже сам был глубоко убежден, что едет в Петербург для того, чтобы представиться министру и получить от него инструкцию по некоторым весьма затруднительным вопросам, возникающим из современных дворянских дел.
— Мы
откроем себе фирму «Горизонт и сын». Не правда ли, Сарочка, «и сын»? И вы, надеюсь, господа, удостоите меня своими почтенными заказами? Как увидите вывеску «Горизонт и сын», то прямо и вспомните, что вы однажды ехали в вагоне вместе с молодым человеком, который адски оглупел от любви и от счастья.
Неточные совпадения
Он сшил
себе новую пару платья и хвастался, что на днях
откроет в Глупове такой магазин, что самому Винтергальтеру [Новый пример прозорливости: Винтергальтера в 1762 году не было.
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал
себе в нынешнем году дела, что это было одно из средств не
открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там лежали.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он
себе желчно,
открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую минуту, не могло быть никакого сомнения.
— Ты гулял хорошо? — сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к
себе книгу Ветхого Завета и
открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз говорил Сереже, что всякий христианин должен твердо знать священную историю, он сам в Ветхом Завете часто справлялся с книгой, и Сережа заметил это.
Увидав воздымающиеся из корсета желтые плечи графини Лидии Ивановны, вышедшей в дверь, и зовущие к
себе прекрасные задумчивые глаза ее, Алексей Александрович улыбнулся,
открыв неувядающие белые зубы, и подошел к ней.