Утром Дерсу почувствовал себя легче.
Боль в спине утихла совсем. Он начал ходить, но все еще жаловался на головную боль и слабость. Я опять приказал одного коня предоставить больному. В 9 часов утра мы выступили с бивака.
Гребцы, сидевшие поблизости ко мне, оставили весла и тоже принялись чем-то откачивать воду. Для удобства я опустился на дно лодки прямо на колени и стал быстро работать котлом. Я не замечал усталости, холода,
боли в спине и работал лихорадочно, боясь потерять хотя бы одну минуту.
Опять стало тихо. В избе всегда плохо спали; каждому мешало спать что-нибудь неотвязчивое, назойливое: старику —
боль в спине, бабке — заботы и злость, Марье — страх, детям — чесотка и голод. И теперь тоже сон был тревожный: поворачивались с боку на бок, бредили, вставали напиться.
Когда страх прошел, студенту стало смешно и весело. Первый раз в жизни ехал он ночью на почтовой тройке, и только что пережитая встряска, полет почтальона и
боль в спине ему казались интересным приключением. Он закурил папиросу и сказал со смехом:
Неточные совпадения
Бывало, стоишь, стоишь
в углу, так что колени и
спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть
в глаза: «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня
болят бока и
спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся.
После полудня там, где река Вангоу принимает
в себя сразу 3 притока, мы нашли еще 1 зверовую фанзу. Дальше идти было нельзя: у Дерсу
болела голова и ломило
спину.
В этом положении она била ее по
спине и по голове вальком и, когда выбилась из сил, позвала кучера на смену; по счастию, его не было
в людской, барыня вышла, а девушка, полубезумная от
боли, окровавленная,
в одной рубашке, бросилась на улицу и
в частный дом.
Первый осужденный на кнут громким голосом сказал народу, что он клянется
в своей невинности, что он сам не знает, что отвечал под влиянием
боли, при этом он снял с себя рубашку и, повернувшись
спиной к народу, прибавил: «Посмотрите, православные!»