Он погордился, погорячился; произошла перемена губернского начальства в пользу врагов его; под него
подкопались, пожаловались; он потерял место и на последние средства приехал в Петербург объясняться; в Петербурге, известно, его долго
не слушали, потом выслушали, потом отвечали отказом, потом поманили обещаниями, потом отвечали строгостию, потом велели ему что-то написать в объяснение, потом отказались принять, что он написал, велели подать просьбу, — одним словом, он бегал уже пятый месяц, проел всё; последние женины тряпки были в закладе, а тут родился ребенок, и, и… «сегодня заключительный отказ на поданную просьбу, а у меня почти хлеба нет, ничего нет, жена родила.
Митеньку она боялась, потому что знала, что уж если этот человек чего захочет, то
не станет много разговаривать,
не станет горячиться, а просто ехиднейшим образом
подкопается подо все существование и изведет, измучит вконец, покуда
не поставит на своем.
— Тем лучше!.. Гнусная интрига, направленная против меня. Я вам за завтраком расскажу в общих чертах… Разумеется, если все, кто у меня служит, будет так же щепетилен и слаб душою, как господин Дубенский,
не мудрено под каждое дело
подкопаться.