В голосе старца дрожали слезы, хотя в строгих очах не было их. По лицу Хабара слезы бежали ручьем. Он
пал в ноги отцу и дал ему обет именем господа, именем матери исправиться отныне и тем заслужить любовь родителей здесь, на земле, и за гробом. В свидетели брал угодников божиих. Обет был искренен, силы и твердости воли доставало на исполнение его.
— Божья да твоя, — рыдая, промолвила Анастасия и
пала в ноги отцу своему. — Подожди… не выдавай, родной мой, солнышко мое ясное… Иль я тебя чем прогневила? Иль я тебе не мила более? Иль моя девичья краса тебе прискучила? Не суши меня безвременно, не снимай с меня головы…
Но Каракача не слушал, бесился, топал ногами, хватал себя за голову, отчего перевязки на ней сползли и показалась кровь; судороги начали его корчить. Отец испугался. «Лекарь колдун, вогнал опять хворость в сына, чтобы отмстить за невесту», — подумал Даньяр и
пал в ноги Антону, умоляя его спасти Каракаченьку и клянясь, что они за невестой не погонятся.
Вскрикнул Андрюша от радости… встал… опять
пал в ноги Ивану Васильевичу, целовал их и быстрее молнии полетел из хоромин великокняжеских. Дворецкого, который пытался было остановить его в переходах, сбил он с ног, забыв где-то свою шапку, бежал с обнаженною головой, как сумасшедший, по площадям и улицам.
Неточные совпадения
С одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения
падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с
ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва не земной поклон, которым Русалка хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил на одну из скамеек.
Не тот ли, что ползал два века у
ног татар и поклонялся их деревянным болванам, целовал руки у Новгорода, у Пскова, у Литвы,
падал в прах перед первым встречным, кто на него только дубину взял!..
В самом деле, пригожая женщина, почти одних лет с Эренштейном, вошла к нему робко, дрожа всем телом и между тем вся пылая. Она не смела поднять глаза… скоро закапали из них слезы, и она
упала к
ногам лекаря.
Все
в доме
спало крепким сном; все переполошилось и встало на
ноги — боярин, боярышня и дворчане: псари, сокольники, птичники, бражничие, повара, конюшие, истопники, огородники, сенные девушки и проч. и проч., что составляло тогда дворню боярина.
— Сто рублев счетом, — сказал он твердым голосом и
пал униженно пред своим врагом — раз, другой. Тут он коварно, адски усмехнулся,
пал в третий раз. — То было княжее, а это мое, — сказал он, приложился к
ноге Хабара и оставил на ней кровавый, глубокий оттиск зубами. — Вот это мое пятно, — повторил он и адски захохотал. Недаром звали его Мамоном. Вскрикнул Хабар — так сильно был он поранен, и первым движением его было вырвать клок из бороды противника. Их тотчас розняли.
Каждое слово Образца
падало на сердце Анастасии, как смола горючая. Ей казалось, она призвана на Страшный суд Христов услышать проклятие отца и свой вечный приговор. Она не выдержала и горько зарыдала, свет помутился
в глазах,
ноги стали подкашиваться. Образец услышал ее рыдания и прервал свое напутствие.
Пали кольца его прекрасных длинных волос к
ногам посыльного воеводы — и чрез несколько мгновений немец-лекарь преобразился
в красивого русского молодца.
Мамон отвечал, что таинственное лицо, которого он назвать не знает, читает
в мыслях его, и
пал издали
в ноги перед грозным существом.
Это не Антон. Тот
в немецкой епанечке, светлые волосы его
падают кудрями по плечам, а этот молодец острижен
в кружок,
в русской одежде,
в шеломе и латах. Щеки его горят, он весь
в пыли с головы до
ног. Между тем паробок принимает коня его, служит ему, как своему господину, и дает знать, что он может идти
в хоромы.
Даньяр вошел к великому князю,
упал ему
в ноги и завопил...
Прискакал князь Холмский; умоляли он, сноха его — дочь великого князя, Иоанн-младой листом, который прислан с Хабаром, Елена, митрополит; многие из них
падали грозному властителю
в ноги — ничто не помогло.
«Диомидов — врет, он — домашний, а вот этот действительно — дикий», — думал он, наблюдая за Иноковым через очки. Тот бросил окурок под стол, метясь в корзину для бумаги, но
попал в ногу Самгина, и лицо его вдруг перекосилось гримасой.
Я наказывал куму о беглых мужиках; исправнику кланялся, сказал он: „Подай бумагу, и тогда всякое средствие будет исполнено, водворить крестьян ко дворам на место жительства“, и опричь того, ничего не сказал, а я
пал в ноги ему и слезно умолял; а он закричал благим матом: „Пошел, пошел! тебе сказано, что будет исполнено — подай бумагу!“ А бумаги я не подавал.
На следующий день действительно были приглашены на консультацию волостные старички с Кожиным, Семенычем и Вачегиным во главе. Повторилась приблизительно та же сцена: ходоки заговаривались, не понимали и часто
падали в ноги присутствовавшему в заседании барину. Эта сцена произвела неприятное впечатление на Евгения Константиныча, и он скоро ушел к себе в кабинет, чтобы отдохнуть.
Неточные совпадения
Как
в ноги губернаторше // Я
пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как матери родной! // Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
Васенька, лежа на животе и вытянув одну
ногу в чулке,
спал так крепко, что нельзя было от него добиться ответа.
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что делать, и, не глядя себе под
ноги и с досадой спотыкаясь по высоким кочкам и
попадая в воду, но справляясь гибкими, сильными
ногами, начала круг, который всё должен был объяснить ей.
Оставшись
в отведенной комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и
ноги, Левин долго не
спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его слова и поправлял
в своем воображении то, что он отвечал ему.
Левин вошел
в денник, оглядел
Паву и поднял краснопегого теленка на его шаткие, длинные
ноги. Взволнованная
Пава замычала было, но успокоилась, когда Левин подвинул к ней телку, и, тяжело вздохнув, стала лизать ее шаршавым языком. Телка, отыскивая, подталкивала носом под пах свою мать и крутила хвостиком.