Далеко, очень далеко уносился он из тюрьмы своей, и только по временам
грубая брань сторожей за перегородкою напоминала ему горькую существенность.
А иногда и так еще скажет: «Скоро ли ты, старый хрен, на тот свет отправишься!» Было время, когда он в ответ на эти окрики разражался
грубой бранью и бунтовал, но наконец устал.
Князь побледнел от бешенства. В первую минуту он, вырвавши свою руку, поднял ее и, вероятно, ударил бы меня в лицо, если б он больше владел собою. Он ограничился
грубой бранью и вышел вон, крича:
Дьячок Усердов, за нетрезвость, многократные оскорбления священника, сопровождавшиеся
грубою бранью, — в монастырь и на прежнее место — конечно, опять при том же самом священнике. Иначе, конечно, нельзя думать, так как сместить священника было бы еще высшею несообразностию. Но не угодно ли кому-нибудь представить себе, каково было потом положение этого оскорбленного священника, которого опять свели вместе с его обидчиком — дьячком… Кому, для чего и в каких целях это могло казаться необходимым и наилучшим?
Неточные совпадения
Я не преминул попросить у матери объяснения, почему она меня не пустила, — и получил в ответ, что «нечего мне делать в толпе мужиков и не для чего слышать их
грубые и непристойные шутки, прибаутки и
брань между собою».
Тогда произошла
грубая сцена. Петерсон разразилась безобразною
бранью по адресу Шурочки. Она уже забыла о своих деланных улыбках и, вся в пятнах, старалась перекричать музыку своим насморочным голосом. Ромашов же краснел до настоящих слез от своего бессилия и растерянности, и от боли за оскорбляемую Шурочку, и оттого, что ему сквозь оглушительные звуки кадрили не удавалось вставить ни одного слова, а главное — потому, что на них уже начинали обращать внимание.
За это смеялись над ним и
бранили его, а
грубые кучера даже стегали великана кнутьями; но справедливо ли?
Старик ни разу в жизни не
бранил и не наказывал детей и не допускал даже мысли, чтобы кто-нибудь из семейства мог говорить ему
грубые слова или держать себя непочтительно; и теперь он очень испугался, побежал в дом и спрятался там за шкафом. А Варвара так оторопела, что не могла подняться с места, а только отмахивалась обеими руками, точно оборонялась от пчелы.
Гневышов. О мой друг, всякий может подвергнуться оскорблению, никто от этого не застрахован. Ну, представьте себе: я пошел прогуляться, и вдруг на меня из подворотни лает собака, неужели же мне этот
грубый лай принять за оскорбление и обидеться! А эти глупые упреки, эта мещанская
брань чем же лучше собачьего лая! И тебе, Валентина, не только обижаться, но даже и думать об этом не стоит.