Гаснут восковые свечи перед образами, сильнее пахнет воском, в полумраке красными огоньками мигают лампадки, народ начинает выходить из церкви. На клиросе высокий седой и кудрявый дьячок, по прозванию Иван Великий, неразборчивым басом бормочет молитвы. Выходит батюшка, уже не
в блестящей ризе, а в темной рясе, только с епитрахилью, становится перед царскими вратами. И бурно-весело, опьяненный радостью, хор гремит:
С нее взорами скользил я по необозримой равнине вод, спокойных и гладких, словно стекло, то любовался, как волны, сначала едва приметные, рябели, вздымались чешуей или перекатывались, подобно нити жемчужного ожерелья; как они, встревоженные, кипели от ярости, потом, в виде стаи морских чудовищ, гнались друг за другом, отрясая белые космы свои, и, наконец, росли выше и выше, наподобие великанов, стремились ко мне со стоном и ревом, ширялись
в блестящих ризах своих.
Неточные совпадения
Старичок-священник,
в камилавке, с
блестящими серебром седыми прядями волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие руки из-под тяжелой серебряной с золотым крестом на спине
ризы, перебирал что-то у аналоя.
И когда отец Модест, настоятель богаделенской церкви, он же законоучитель и духовник приюта, удивительно красивый
в своей
блестящей ризе, выходил на амвон с обращением к молящимся, Дорушка, казалось, ничего не видела и не слыхала, погруженная
в свой молитвенный экстаз.
Гулко среди невозмутимой тишины раздавались богослужебные возгласы и молитвословия, дым кадильный тихо струился
в воздухе, а яркое солнце приветливо играло
в дорогих окладах икон и
блестящих ризах священнослужителей.