Неточные совпадения
— Пфуй! Что это за безобразие? — кричит она начальственно. — Сколько раз вам повторять, что нельзя выскакивать на улицу днем и еще — пфуй! ч — в одном белье. Не понимаю, как это у вас
нет никакой совести. Порядочные девушки, которые сами себя уважают, не должны вести себя
так публично. Кажутся, слава богу, вы не в солдатском заведении, а в порядочном доме. Не на Малой Ямской.
Нет, — вдруг воскликнула она веселым задорным голосом,кого люблю верно и нелицемерно, во веки веков,
так это мою Манечку, Маньку Беленькую, Маньку Маленькую, мою Маньку Скандалисточку.
— Никаких у меня
нет глистов. Это у вас есть глисты, оттого вы
такая худая.
—
Такой хорошенький! Брюнетик симпатичный…
Нет, а вы спросите лучше, где я его видела?
—
Нет, уж
так нельзя… вы — наш гость, коллега, — возразил Лихонин.
— Вовсе
нет. Анна Марковна с меня содрала раза в три дороже, чем это стоило бы в студенческой столовой. Просто мне хотелось пожить здесь поближе, потеснее,
так сказать, войти интимно в этот мирок.
—
Нет, не то, — возразила ласковым шепотом Тамара. — А то, что он возьмет вас за воротник и выбросит в окно, как щенка. Я
такой воздушный полет однажды уже видела. Не дай бог никому. И стыдно, и опасно для здоровья.
Нет, вы подумайте: ведь только в одной русской душе могут ужиться
такие противоречия!
Так ведь
нет: надо еще лишнюю тысячу, а там и еще и еще — всё для Берточки.
И ведь я не только уверен, но я твердо знаю, что для счастия этой самой Берточки,
нет, даже не для счастия, а предположим, что у Берточки сделается на пальчике заусеница, —
так вот, чтобы эта заусеница прошла, — вообразите на секунду возможность
такого положения вещей!
— Да
нет, отчего же? — возразил репортер. — Я сделаю самую простую и невинную вещь, возьму Пашу сюда, а если придется —
так и уплачу за нее. Пусть полежит здесь на диване и хоть немного отдохнет… Нюра, живо сбегай за подушкой!
Нет ни одной стороны человеческой жизни, где бы основная, главная правда сияла с
такой чудовищной, безобразной голой яркостью, без всякой тени человеческого лганья и самообеления.
—
Нет, ты посиди, — ответил за Лихонина репортер. — Она не помешает, — обратился он к студенту и слегка улыбнулся. — Ведь разговор будет о проституции? Не
так ли?
—
Нет,
так нельзя, — остановила его Женя, — что она уйти может — это
так, это верно, но неприятностей и крику не оберешься. Ты вот что, студент, сделай. Тебе десять рублей не жаль?
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо красит в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях,
так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «
Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный туман.
—
Нет, а я… — воскликнула Нюра, но, внезапно обернувшись назад, к двери,
так и осталась с открытым ртом. Поглядев по направлению ее взгляда, Женька всплеснула руками. В дверях стояла Любка, исхудавшая, с черными кругами под глазами и, точно сомнамбула, отыскивала рукою дверную ручку, как точку опоры.
—
Нет же, Люба, не надо… Право, не надо, Люба,
так… Ах, оставим это, Люба… Не мучай меня. Я не ручаюсь за себя… Оставь же меня, Люба, ради бога!..
Такой любви
нет между нами, Любочка.
— Слушай, князь! Каждую святую мысль, каждое благое дело можно опаскудить и опохабить. В этом
нет ничего ни умного, ни достойного. Если ты
так по-жеребячьи относишься к тому, что мы собираемся сделать, то вот тебе бог, а вот и порог. Иди от нас!
— Врожденных вкусов
нет, как и способностей. Иначе бы таланты зарождались только среди изысканного высокообразованного общества, а художники рождались бы только от художников, а певцы от певцов, а этого мы не видим. Впрочем, я не буду спорить. Ну, не цветочница,
так что-нибудь другое. Я, например, недавно видал на улице, в магазинной витрине сидит барышня и перед нею какая-то машинка ножная.
—
Нет,
так нельзя, Люба!
Так невозможно дальше,говорил десять минут спустя Лихонин, стоя у дверей, укутанный, как испанский гидальго плащом, одеялом. — Завтра же я найму тебе комнату в другом доме. И вообще, чтобы этого не было! Иди с богом, спокойной ночи! Все-таки ты должна дать честное слово, что у нас отношения будут только дружеские.
— Люба, скажи мне… не бойся говорить правду, что бы ни было… Мне сейчас там, в доме, сказали, что будто ты больна одной болезнью… знаешь,
такой, которая называется дурной болезнью. Если ты мне хоть сколько-нибудь веришь, скажи, голубчик, скажи,
так это или
нет?
Потерпев неудачу в прикладных науках, он сразу перешел к метафизике. Однажды он очень самоуверенно и
таким тоном, после которого не оставалось никаких возражений, заявил Любке, что бога
нет и что он берется это доказать в продолжение пяти минут. Тогда Любка вскочила с места и сказала ему твердо, что она, хотя и бывшая проститутка, но верует в бога и не позволит его обижать в своем присутствии и что если он будет продолжать
такие глупости, то она пожалуется Василию Васильевичу.
Он говорил, может быть, и не
так, но во всяком случае приблизительно в этом роде. Любка краснела, протягивала барышням в цветных кофточках и в кожаных кушаках руку, неуклюже сложенную всеми пальцами вместе, потчевала их чаем с вареньем, поспешно давала им закуривать, но, несмотря на все приглашения, ни за что не хотела сесть. Она говорила: «Да-с, нет-с, как изволите». И когда одна из барышень уронила на пол платок, она кинулась торопливо поднимать его.
«Черт бы ее побрал, — размышлял Лихонин в минуты „коварных планов“. — Все равно, пусть даже между ними ничего
нет. А все-таки возьму и сделаю страшную сцену ему и ей».
«Ах,
так!.. Я тебя пригрел на своей груди, и что же я вижу? Ты платишь мне черной неблагодарностью… А ты, мой лучший товарищ, ты посягнул на мое единственное счастье!.. О
нет,
нет, оставайтесь вдвоем, я ухожу со слезами на глазах. Я вижу, что я лишний между вами! Я не хочу препятствовать вашей любви, и т. д. и т. д. «
—
Нет, когда настоящее дело, я не кисель. Ты это, пожалуй, скоро увидишь, Женечка. Только не будем лучше ссориться — и
так не больно сладко живется. Хорошо, я сейчас пойду и пришлю его к тебе.
— Не сердись на меня, исполни, пожалуйста, один мой каприз: закрой опять глаза…
нет, совсем, крепче, крепче… Я хочу прибавить огонь и поглядеть на тебя хорошенько. Ну вот,
так… Если бы ты знал, как ты красив теперь… сейчас вот… сию секунду. Потом ты загрубеешь, и от тебя станет пахнуть козлом, а теперь от тебя пахнет медом и молоком… и немного каким-то диким цветком. Да закрой же, закрой глаза!
— Ты меня извини, Женечка, я сейчас должен обедать, — сказал он, —
так, может быть, ты пойдешь вместе со мной и расскажешь, в чем дело, а я заодно успею поесть. Тут неподалеку есть скромный кабачишко. В это время там совсем
нет народа, и даже имеется маленькое стойлице вроде отдельного кабинета, — там нам с тобой будет чудесно. Пойдем! Может быть, и ты что-нибудь скушаешь.
Нет, у меня бывали и
такие и
такие, но я не щадила их: я с наслаждением отмечала их, точно скотину, раскаленным клеймом…
—
Нет, — слабо улыбнулась Женька. — Я думала об этом раньше… Но выгорело во мне что-то главное.
Нет у меня сил,
нет у меня воли,
нет желаний… Я вся какая-то пустая внутри, трухлявая… Да вот, знаешь, бывает гриб
такой — белый, круглый, — сожмешь его, а оттуда нюхательный порошок сыплется.
Так и я. Все во мне эта жизнь выела, кроме злости. Да и вялая я, и злость моя вялая… Опять увижу какого-нибудь мальчишку, пожалею, опять иуду казниться.
Нет, уж лучше
так…
—
Нет, я
так, на всякий случай… Возьми-ка, возьми деньги! Может быть, меня в больницу заберут… А там, как знать, что произойдет? Я мелочь себе оставила на всякий случай… А что же, если и в самом деле, Тамарочка, я захотела бы что-нибудь над собой сделать, неужели ты стала бы мешать мне?
— Кака-така ваша-то? — спросил сипло сторож и понюхал табаку. — В лицо-то знаете, ай
нет?
На другой же день пришлось отправить в богоугодное заведение — в сумасшедший дом — несчастную Пашку, которая окончательно впала в слабоумие. Доктора сказали, что никакой
нет надежды на то, чтобы она когда-нибудь поправилась. И в самом деле, она, как ее положили в больнице на полу, на соломенный матрац,
так и не вставала с него до самой смерти, все более и более погружаясь в черную, бездонную пропасть тихого слабоумия, но умерла она только через полгода от пролежней и заражения крови.
— Иди же сюда, Володя! — крикнула она оттуда. — Иди скорей! Я хочу вина и потом любви, любви, любви без конца!..
Нет! Пей все, до самого дна!
Так же, как мы выпьем сегодня до дна нашу любовь!
—
Нет,
нет, милый, не хочу
так!.. Не хочу! Иди ко мне! Вот
так! Ближе, ближе!.. Дай мне твои глаза, я буду смотреть в них. Дай мне твои губы — я буду тебя целовать, а ты… Яне боюсь!.. Смелей!.. Целуй крепче!..