Неточные совпадения
А на
Малой Ямской, которую посещают солдаты, мелкие воришки, ремесленники и вообще народ серый и где берут за время пятьдесят копеек и
меньше, совсем уж грязно и скудно: пол в зале кривой, облупленный и занозистый, окна завешены красными кумачовыми кусками; спальни, точно стойла, разделены тонкими перегородками,
не достающими до потолка, а на кроватях, сверх сбитых сенников, валяются скомканные кое-как, рваные, темные от времени, пятнистые простыни и дырявые байковые одеяла; воздух кислый и чадный, с примесью алкогольных паров и запаха человеческих извержений; женщины, одетые в цветное ситцевое тряпье или в матросские костюмы, по большей части хриплы или гнусавы, с полупровалившимися носами, с лицами, хранящими следы вчерашних побоев и царапин и наивно раскрашенными при помощи послюненной красной коробочки от папирос.
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно тому как старинные бретеры
не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем прошлом, как на неизбежные
маленькие неприятности профессий.
— Пфуй! Что это за безобразие? — кричит она начальственно. — Сколько раз вам повторять, что нельзя выскакивать на улицу днем и еще — пфуй! ч — в одном белье.
Не понимаю, как это у вас нет никакой совести. Порядочные девушки, которые сами себя уважают,
не должны вести себя так публично. Кажутся, слава богу, вы
не в солдатском заведении, а в порядочном доме.
Не на
Малой Ямской.
Тамара, улыбаясь на слова Жени, отвечает с едва заметной улыбкой, которая почти
не растягивает губы, а делает их в концах
маленькие, лукавые, двусмысленные углубления, совсем как у Монны Лизы на портрете Леонардо да Винчи.
Маленькая Манька, страстная любительница карточной игры, готовая играть с утра до утра
не переставая, дуется в «шестьдесят шесть» с Пашей, причем обе женщины для удобства сдачи оставили между собою пустой стул, а взятки собирают себе в юбки, распяленные между коленями.
— Ты что это, Манька
Маленькая,
не угодила своему кавалеру? — спросила она со смехом. — Жалуется на тебя: «Это, говорит,
не женщина, а бревно какое-то деревянное, кусок лёду». Я ему Пашку послала.
Это внимание сказывалось в том, как его слушали, в той торжественной бережности, с которой Тамара наливала ему рюмку, и в том, как Манька Беленькая заботливо чистила для него грушу, и в удовольствии Зои, поймавшей ловко брошенный ей репортером через стол портсигар, в то время как она напрасно просила папиросу у двух заговорившихся соседей, и в том, что ни одна из девиц
не выпрашивала у него ни шоколаду, ни фруктов, и в их живой благодарности за его
маленькие услуги и угощение.
—
Не беспокойтесь… ничего особенного… — ответила Женя еще взволнованным голосом. — Так… наш
маленький семейный вздор… Сергей Иваныч, можно мне вашего вина?
Вернулся Платонов с Пашей. На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с синим отечным отливом, мутные полузакрытые глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые губы казались похожими на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а другой —
маленький. Она послушно подошла к дивану и послушно улеглась головой на подушку,
не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было видно, что ей холодно.
Теперь это уже был
не директор банка, а этакий лихой, молодцеватый
малый, спортсмен и кутила из золотой молодежи.
Но он и
не особенно сокрушался о
малой цене; главное было то, что он нашел, наконец, сам себя, свое призвание и положил краеугольный камень своему будущему благополучию.
В Одессе у него оставались старушка мать и горбатая сестра, и он неуклонно высылал им то большие, то
маленькие суммы денег,
не регулярно, но довольно часто, почти из всех городов: от Курска до Одессы и от Варшавы до Самары.
Он пил очень умеренно, а без компании совсем
не пил К еде был совершенно равнодушен. Но, конечно, как у всяко го человека, у него была своя
маленькая слабость: он страшно любил одеваться и тратил на свой туалет немалые деньги. Модные воротнички всевозможных фасонов, галстуки. брильянтовые запонки, брелоки, щегольское нижнее белы и шикарная обувь — составляли его главнейшие увлечения.
— Мадам Барсукова! Я вам могу предложить что-нибудь особенного! Три женщины: одна большая, брюнетка, очень скромная, другая
маленькая, блондинка, но которая, вы понимаете, готова на все, третья — загадочная женщина, которая только улыбается и ничего
не говорит, но много обещает и — красавица!
— Вот я вам и предлагаю, господин Горизонт, —
не найдется ли у вас невинных девушек? Теперь на них громадный спрос. Я с вами играю в открытую. За деньгами мы
не постоим. Теперь это в моде. Заметьте, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совершенно в том же виде, в каком они были. Это, вы понимаете, —
маленький разврат, в котором я никак
не могу разобраться…
Она уже
не была больше «Манька
Маленькая» и
не «Манька Беленькая», а была «Манька Скандалистка».
Поэтому он
не достиг даже самого
малого партийного посвящения, хотя иногда ему давались кое-какие поручения вовсе небезопасного свойства. смысл которых ему
не уясняли.
Так как он знал, что им все равно придется оставить их мансарду, этот скворечник, возвышавшийся над всем городом, оставить
не так из-за тесноты и неудобства, как из-за характера старухи Александры, которая с каждым днем становилась все лютее, придирчивее и бранчивее, то он решился снять на краю города, на Борщаговке,
маленькую квартиренку, состоявшую из двух комнат и кухни.
У Любки оказалось очень мягкое и низкое, хотя и
маленькое, контральто, на котором совсем
не оставила следов ее прошлая жизнь с простудами, питьем и профессиональными излишествами.
Понятно, в конце концов случилось то, что должно было случиться. Видя в перспективе целый ряд голодных дней, а в глубине их — темный ужас неизвестного будущего, Любка согласилась. на очень учтивое приглашение какого-то приличного
маленького старичка, важного, седенького, хорошо одетого и корректного. За этот позор Любка получила рубль, но
не смела протестовать: прежняя жизнь в доме совсем вытравила в ней личную инициативу, подвижность и энергию. Потом несколько раз подряд он и совсем ничего
не заплатил.
— Ну, что стесняться Володи (или Пети, или Кати)?.. Ведь они
маленькие. Они ничего
не понимают!..
— Уходи, сделай милость! У меня там, у зеркала, в коробочке от шоколада, лежат десять рублей, — возьми их себе. Мне все равно
не нужно. Купи на них маме пудреницу черепаховую в золотой оправе, а если у тебя есть
маленькая сестра, купи ей хорошую куклу. Скажи: на память от одной умершей девки. Ступай, мальчишка!
Около того места, где они только что сидели под каргиной, собрались все обитатели дома Анны Марковны и несколько посторонних людей. Они стояли тесной кучкой, наклонившись вниз. Коля с любопытством подошел и, протиснувшись немного, заглянул между головами: на полу, боком, как-то неестественно скорчившись, лежал Ванька-Встанька. Лицо у него было синее, почти черное. Он
не двигался и лежал странно
маленький, съежившись, с согнутыми ногами. Одна рука была у него поджата под грудь, а другая откинута назад.
Тамара
не сразу поехала в дом. Она по дороге завернула в
маленькую кофейную на Католической улице. Там дожидался ее Сенька Вокзал — веселый
малый с наружностью красивого цыгана,
не черно, а синеволосый, черноглазый с желтыми белками, решительный и смелый в своей работе, гордость местных воров, большая знаменитость в их мире, изобретатель, вдохновитель и вождь.