«Впрочем, посещения и уход украдкой г. де Б. приводили меня в смущение. Я вспомнил также небольшие покупки Манон, которые превосходили наши средства. Все это попахивало щедростью нового любовника. Но нет, нет! повторял я, — невозможно, чтобы Манон изменила мне! Она знает, что я живу только для нее, она прекрасно знает, что я ее обожаю». — Ах, дурачок, дурачок! — воскликнула Любка. — Да разве же
не видно сразу, что она у этого богача на содержании. Ах, она дрянь какая!
Неточные совпадения
Вернулся Платонов с Пашей. На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с синим отечным отливом, мутные полузакрытые глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые губы казались похожими на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а другой — маленький. Она послушно подошла к дивану и послушно улеглась головой на подушку,
не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было
видно, что ей холодно.
— Ну, конечно, что: он взял и выгнал меня. Никто
не сказал ни слова. Женька закрыла глаза рунами и часто задышала, и
видно было, как под кожей ее щек быстро ходят напряженные мускулы скул.
Наконец они добрались до комнаты Лихонина. Ключа в двери
не было. Да обыкновенно ее никогда и
не запирали на ключ. Лихонин толкнул дверь, и они вошли. В комнате было темно, потому что занавески были спущены. Пахло мышами, керосином, вчерашним борщом, заношенным постельным бельем, старым табачным дымом. В полутьме кто-то, кого
не было
видно, храпел оглушительно и разнообразно.
Наконец дело с Эммой Эдуардовной было покончено. Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во время этой операции оба глядели друг другу в глаза и на руки напряженно и сторожко.
Видно было, что оба чувствовали
не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы в бумажник и собирался уходить. Экономка проводила его до самого крыльца, и когда студент уже стоял на улице, она, оставаясь на лестнице, высунулась наружу и окликнула...
Симеон принял от них шинели и спрятал отдельно, в сторонку, так, чтобы
не было
видно погон и пуговиц.
— Прощайте, Сергей Иванович! Простите, что я отняла у вас время… Что же, я сама вижу, что вы помогли бы мне. если бы сумели… Но уж,
видно, тут ничего
не попишешь. Прощайте!..
— Послушай, Маня! Ты скажи им всем, чтобы они
не обращали внимания на то, что меня выбрали экономкой. Это так нужно. А они пусть делают что хотят, только бы
не подводили меня. Я им по-прежнему — друг и заступница… А дальше
видно будет.
— Плохо! — говорил штабс-капитан, — посмотрите, кругом ничего
не видно, только туман да снег; того и гляди, что свалимся в пропасть или засядем в трущобу, а там пониже, чай, Байдара так разыгралась, что и не переедешь. Уж эта мне Азия! что люди, что речки — никак нельзя положиться!
С нашей стороны, если, точно, падет обвинение за бледность и невзрачность лиц и характеров, скажем только то, что никогда вначале
не видно всего широкого теченья и объема дела.
Она его не замечает, // Как он ни бейся, хоть умри. // Свободно дома принимает, // В гостях с ним молвит слова три, // Порой одним поклоном встретит, // Порою вовсе не заметит; // Кокетства в ней ни капли нет — // Его не терпит высший свет. // Бледнеть Онегин начинает: // Ей иль
не видно, иль не жаль; // Онегин сохнет, и едва ль // Уж не чахоткою страдает. // Все шлют Онегина к врачам, // Те хором шлют его к водам.
Неточные совпадения
Он ученая голова — это
видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что
не помнит себя.
«Скучаешь,
видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, //
Не скука тут — война! // И сам, и люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу // В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, — сказала я, — // Должно быть, богатырь».
Сулилась душу выложить, // Да,
видно,
не сумела я, — // Простите, молодцы!
Не знала я, что делала // (Да,
видно, надоумила // Владычица!)… Как брошусь я // Ей в ноги: «Заступись! // Обманом,
не по-божески // Кормильца и родителя // У деточек берут!»
Стародум(
не давая руки Митрофану). Этот ловит целовать руку.
Видно, что готовят в него большую душу.