Неточные совпадения
У него на совести несколько темных
дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это
дело. Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно тому как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем прошлом, как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
— А вот
у нас был третьего
дня случай, — вмешивается суетливо Зося. — Пришел один гость, толстый человек…
— Пфуй! Что это за безобразие? — кричит она начальственно. — Сколько раз вам повторять, что нельзя выскакивать на улицу
днем и еще — пфуй! ч — в одном белье. Не понимаю, как это
у вас нет никакой совести. Порядочные девушки, которые сами себя уважают, не должны вести себя так публично. Кажутся, слава богу, вы не в солдатском заведении, а в порядочном доме. Не на Малой Ямской.
Не выпуская изо рта папироски и щурясь от дыма, она то и
дело переворачивает страницы намусленным пальцем. Ноги
у нее до колен голые, огромные ступни самой вульгарной формы: ниже больших пальцев резко выдаются внаружу острые, некрасивые, неправильные желваки.
Был
у меня на
днях один кадетик.
Но ни
у кого нет аппетита благодаря сидячей жизни и неправильному сну, а также потому, что большинство девиц, как институтки в праздник, уже успели
днем послать в лавочку за халвой, орехами. рахат-лукумом, солеными огурцами и тянучками и этим испортили себе аппетит.
— Ей-богу. Ты посмотри
у него в комнатке: круглые сутки,
днем и ночью, лампадка горит перед образами. Он очень до бога усердный… Только я думаю, что он оттого такой, что тяжелые грехи на нем. Убийца он.
Студенты, смеясь и толкаясь, обступили Ярченко, схватили его под руки, обхватили за талию. Всех их одинаково тянуло к женщинам, но ни
у кого, кроме Лихонина, не хватало смелости взять на себя почин. Но теперь все это сложное, неприятное и лицемерное
дело счастливо свелось к простой, легкой шутке над старшим товарищем. Ярченко и упирался, и сердился, и смеялся, стараясь вырваться. Но в это время к возившимся студентам подошел рослый черноусый городовой, который уже давно глядел на них зорко и неприязненно.
— Но, в самом
деле, Сергей Иванович, отчего бы вам не попробовать все это описать самому? — спросил Ярченко. —
У вас так живо сосредоточено внимание на этом вопросе.
У него оказалось на нынешнее утро какое-то важное, неотложное
дело, надо было поехать домой и хоть два часика поспать.
Теперь очень нетрудно было убедить ее в том, что ехать с ней вместе Горизонту представляет большую опасность для него и что лучше ей остаться здесь и переждать время, пока
дела у любовника не сложатся благоприятно.
Сидя
днем у Анны Марковны, он говорил, щурясь от дыма папиросы и раскачивая ногу на ноге...
— Именно! Я вас очень люблю, Рязанов, за то, что вы умница. Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это не особенно высокое свойство ума. И в самом
деле, сходятся два человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен погибнуть. Понимаете, уйти из жизни навсегда. Но
у них нет ни злобы, ни страха. Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе представить!
— Давно. Помнишь, когда
у нас были студенты? Еще они затеяли скандал с Платоновым? Тогда я в первый раз узнала об этом. Узнала
днем.
А вот
у него,
у Лихонина, слово с
делом никогда не расходится».
Он
делил свои досуги, — а досуга
у него было двадцать четыре часа в сутки. — между пивной и шатаньем по бульварам, между бильярдом, винтом, театром, чтением газет и романов и зрелищами цирковой борьбы; короткие же промежутки употреблял на еду, спанье, домашнюю починку туалета, при помощи ниток, картона, булавок и чернил, и на сокращенную, самую реальную любовь к случайной женщине из кухни. передней или с улицы.
За ним этот смешной недостаток знали, высмеивали эту его черту добродушно и бесцеремонно, но охотно прощали ради той независимой товарищеской услужливости и верности слову, данному мужчине (клятвы женщинам были не в счет), которыми он обладал так естественно. Впрочем, надо сказать, что он пользовался в самом
деле большим успехом
у женщин. Швейки, модистки, хористки, кондитерские и телефонные барышни таяли от пристального взгляда его тяжелых, сладких и томных черно-синих глаз…
— И
дело. Ты затеял нечто большое и прекрасное, Лихонин. Князь мне ночью говорил. Ну, что же, на то и молодость, чтобы делать святые глупости. Дай мне бутылку, Александра, я сам открою, а то ты надорвешься и
у тебя жила лопнет. За новую жизнь, Любочка, виноват… Любовь… Любовь…
— А ведь и в самом
деле, — вмешался Лихонин, — ведь мы не с того конца начали
дело. Разговаривая о ней в ее присутствии, мы только ставим ее в неловкое положение. Ну, посмотрите,
у нее от растерянности и язык не шевелится. Пойдем-ка, Люба, я тебя провожу на минутку домой и вернусь через десять минут. А мы покамест здесь без тебя обдумаем, что и как. Хорошо?
— Выйдет, не выйдет, — это уж мое
дело, — глухо ответил Лихонин, глядя вниз, на свои пальцы, подрагивавшие
у него на коленях.
— Молодой человек! Я не знаю, чему вас учат в разных ваших университетах, но неужели вы меня считаете за такую уже окончательную дуру? Дай бог, чтобы
у вас были, кроме этих, которые на вас, еще какие-нибудь штаны! Дай бог, чтобы вы хоть через
день имели на обед обрезки колбасы из колбасной лавки, а вы говорите: вексель! Что вы мне голову морочите?
Странное
дело! Сознание того, что паспорт, наконец,
у него в кармане, почему-то вдруг успокоило и опять взбодрило и приподняло нервы Лихонина.
— Нет. Зачем же занята? Только
у нее сегодня весь
день болела голова: она проходила коридором, а в это время экономка быстро открыла дверь и нечаянно ударила ее в лоб, — ну и разболелась голова. Целый
день она, бедняжка, лежит с компрессом. А что? или не терпится? Подождите, минут через пять выйдет. Останетесь ею очень довольны.
— И кобель же ты
у меня, Сережка! — прибавил он ласково. — Хоша бы ночью, а то, — гляди-ка, среди бела
дня захороводил…
Суббота была обычным
днем докторского осмотра, к которому во всех домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и дамы из общества, собираясь с визитом к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже по возможности более нарядное. Окна на улицу были закрыты ставнями, а
у одного из тех окон, что выходили во двор, поставили стол с твердым валиком под спину.
Подождите, через три-четыре года мы так расширим
дело, что
у вас уже будут солидные деньги, и тогда я возьму вас в
дело полноправным товарищем.
На другой
день, в воскресенье,
у Тамары было множество хлопот. Ею овладела твердая и непреклонная мысль похоронить покойного друга наперекор всем обстоятельствам так, как хоронят самых близких людей — по-христиански, со всем печальным торжеством чина погребения мирских человек.
У артистки был сегодня один из ее нехороших, черных
дней.
Все они наскоро после вскрытия были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его товарищами. Что им было за
дело, если порою мозг попадал в желудок, а печенью начиняли череп и грубо соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за свою кошмарную, неправдоподобную пьяную жизнь, да и, кстати,
у их безгласных клиентов почти никогда не оказывалось ни родных, ни знакомых…
Дело в том, что
у нее был в городе длительный роман с одним нотариусом — пожилым, довольно богатым, но весьма скаредным человеком.
Так играла с ним Тамара и все более и более нащупывала под собой почву. Она уже знала теперь, в какие
дни хранятся
у нотариуса в его несгораемом железном шкафу особенно крупные деньги. Однако она не торопилась, боясь испортить
дело неловкостью или преждевременностью.
Он уехал в Гомель на сутки по
делам, и я хочу сегодня провести
у тебя весь вечер и всю ночь.
Он убил ее, и когда посмотрел на ужасное
дело своих рук, то вдруг почувствовал омерзительный, гнусный, подлый страх. Полуобнаженное тело Верки еще трепетало на постели. Ноги
у Дилекторского подогнулись от ужаса, но рассудок притворщика, труса и мерзавца бодрствовал:
у него хватило все-таки настолько мужества, чтобы оттянуть
у себя на боку кожу над ребрами и прострелить ее. И когда он падал, неистово закричав от боли, от испуга и от грома выстрела, то по телу Верки пробежала последняя судорога.