Неточные совпадения
Порою завязывались драки между пьяной скандальной компанией и швейцарами изо
всех заведений, сбегавшимися на выручку товарищу швейцару, — драка, во
время которой разбивались стекла в окнах и фортепианные деки, когда выламывались, как оружие, ножки у плюшевых стульев, кровь заливала паркет в зале и ступеньки лестницы, и люди с проткнутыми боками и проломленными головами валились в грязь у подъезда, к звериному, жадному восторгу Женьки, которая с горящими глазами, со счастливым смехом лезла в самую гущу свалки, хлопала себя по бедрам, бранилась и науськивала, в то
время как ее подруги визжали от страха и прятались под кровати.
В это
время Исаак Давидович, тапер,
все еще бьется с неподатливым скрипачом.
Он медленно оценивал
всех женщин, выбирая себе подходящую и в то же
время стесняясь своим молчанием.
Товарищи никогда не могли постигнуть, где он находил
время для занятий наукой, но тем не менее
все экзамены и очередные работы он сдавал отлично и с первого курса был на виду у профессоров.
В то
время, когда его коллеги занимались вперемежку политикой, любовью, театром и немножко наукой, Рамзес
весь ушел в изучение всевозможных гражданских исков и претензий, в крючкотворные тонкости имущественных.
Студенты, смеясь и толкаясь, обступили Ярченко, схватили его под руки, обхватили за талию.
Всех их одинаково тянуло к женщинам, но ни у кого, кроме Лихонина, не хватало смелости взять на себя почин. Но теперь
все это сложное, неприятное и лицемерное дело счастливо свелось к простой, легкой шутке над старшим товарищем. Ярченко и упирался, и сердился, и смеялся, стараясь вырваться. Но в это
время к возившимся студентам подошел рослый черноусый городовой, который уже давно глядел на них зорко и неприязненно.
— А Нинка говорит: я, говорит, ни за что с ним не останусь, хоть режьте меня на куски…
всю, говорит, меня слюнями обмочил. Ну старик, понятно, пожаловался швейцару, а швейцар, понятно, давай Нинку бить. А Сергей Иваныч в это
время писал мне письмо домой, в провинцию, и как услышал, что Нинка кричит…
Или, может быть, у них не хватает ни
времени, ни самоотверженности, ни самообладания вникнуть с головой в эту жизнь и подсмотреть ее близко-близко, без предубеждения, без громких фраз, без овечьей жалости, во
всей ее чудовищной простоте и будничной деловитости.
Вернулась из своей комнаты Нюра и немного спустя вслед за ней Петровский. Петровский с крайне серьезным видом заявил, что он
все это
время ходил по улице, обдумывая происшедший инцидент, и, наконец, пришел к заключению, что товарищ Борис был действительно неправ, но что есть и смягчающее его вину обстоятельство — опьянение. Пришла потом и Женя, но одна: Собашников заснул в ее комнате.
— А так: там только одни красавицы. Вы понимаете, какое счастливое сочетание кровей: польская, малорусская и еврейская. Как я вам завидую, молодой человек, что вы свободный и одинокий. В свое
время я таки показал бы там себя! И замечательнее
всего, что необыкновенно страстные женщины. Ну прямо как огонь! И знаете, что еще? — спросил он вдруг многозначительным шепотом.
Ровинская небрежно, но в то же
время и пристально глядела вниз на эстраду и на зрителей, и лицо ее выражало усталость, скуку, а может быть, и то пресыщение
всеми зрелищами, какие так свойственны знаменитостям.
В это
время все девушки собрались, по обыкновению, в комнате у Женьки.
Из
всех его слов Любка не поняла ровно ни одного. Она все-таки чувствовала себя в чем-то виноватой, и
вся как-то съежилась, запечалилась, опустила вниз голову и замолчала. Еще немного, и она, пожалуй, расплакалась бы среди улицы, но, к счастью, они в это
время подъехали к дому, где квартировал Лихонин.
Он встал и пошел дальше, приглядываясь ко
всему встречному с неустанным, обостренным и в то же
время спокойным вниманием, точно он смотрел на созданный богом мир в первый раз.
— А
все же вы паспорт, господин Лихонин, непременно завтра же предъявите, — настойчиво сказал управляющий на прощанье. — Как вы человек почтенный, работящий, и мы с вами давно знакомы, также и платите вы аккуратно, то только для вас делаю.
Времена, вы сами знаете, какие теперь тяжелые. Донесет кто-нибудь, и меня не то что оштрафуют, а и выселить могут из города. Теперь строго.
Надо сказать, что, идя в Ямки, Лихонин, кроме денег, захватил с собою револьвер и часто по дороге, на ходу, лазил рукой в карман и ощущал там холодное прикосновение металла. Он ждал оскорбления, насилия и готовился встретить их надлежащим образом. Но, к его удивлению,
все, что он предполагал и чего он боялся, оказалось трусливым, фантастическим вымыслом. Дело обстояло гораздо проще, скучнее, прозаичнее и в то же
время неприятнее.
Несколько лет спустя Лихонин сам в душе сознавался с раскаянием и тихой тоской, что этот период
времени был самым тихим, мирным и уютным за
всю его университетскую и адвокатскую жизнь.
Это именно она достигла того, что квартира Лихонина очень скоро стала милым, тихим центром, где чувствовали себя как-то просто, по-семейному, и отдыхали душою после тяжелых мытарств, нужды и голодания
все товарищи Лихонина, которым, как и большинству студентов того
времени, приходилось выдерживать ожесточенную борьбу с суровыми условиями жизни.
Кроме того, он был очень нетерпелив, несдержан, вспыльчив, скоро утомлялся, и тайная, обыкновенно скрываемая, но
все возраставшая ненависть к этой девушке, так внезапно и нелепо перекосившей
всю его жизнь,
все чаще и несправедливее срывалась во
время этих уроков.
И при этом он делал вид, что млеет от собственного пения, зажмуривал глаза, в страстных местах потрясал головою или во
время пауз, оторвав правую руку от струн, вдруг на секунду окаменевал и вонзался в глаза Любки томными, влажными, бараньими глазами. Он знал бесконечное множество романсов, песенок и старинных шутливых штучек. Больше
всего нравились Любке
всем известные армянские куплеты про Карапета...
Тогда они ворчат на
весь мир, говорят, что их не поняли, что их
время было
временем святых идеалов.
Да и то надо сказать, разве Коля, подобно большинству его сверстников, не видал, как горничная Фрося, такая краснощекая, вечно веселая, с ногами твердости стали (он иногда, развозившись, хлопал ее по спине), как она однажды, когда Коля случайно быстро вошел в папин кабинет, прыснула оттуда во
весь дух, закрыв лицо передником, и разве он не видал, что в это
время у папы было лицо красное, с сизым, как бы удлинившимся носом, и Коля подумал: «Папа похож на индюка».
Конечно,
все мужчины испытывали эту первоначальную tristia post coitus, но это великая нравственная боль, очень серьезная по своему значению и глубине, весьма быстро проходит, оставаясь, однако, у большинства надолго, иногда на
всю жизнь, в виде скуки и неловкости после известных моментов. В скором
времени Коля свыкся с нею, осмелел, освоился с женщиной и очень радовался тому, что когда он приходил в заведение, то
все девушки, а раньше
всех Верка, кричат...
— Нет. Зачем же занята? Только у нее сегодня
весь день болела голова: она проходила коридором, а в это
время экономка быстро открыла дверь и нечаянно ударила ее в лоб, — ну и разболелась голова. Целый день она, бедняжка, лежит с компрессом. А что? или не терпится? Подождите, минут через пять выйдет. Останетесь ею очень довольны.
— Господа! — вдруг патетически воскликнул Ванька-Встанька, прервав пение и ударив себя в грудь. — Вот вижу я вас и знаю, что вы — будущие генералы Скобелев и Гурко, но и я ведь тоже в некотором отношении военная косточка. В мое
время, когда я учился на помощника лесничего,
все наше лесное ведомство было военное, и потому, стучась в усыпанные брильянтами золотые двери ваших сердец, прошу: пожертвуйте на сооружение прапорщику таксации малой толики spiritus vini, его же и монаси приемлют.
— Да что же вы ругаетесь! — бурчал Петров, не поднимая глаз. — Ведь я вас не ругаю. Зачем же вы первая ругаетесь? Я имею полное право поступить, как я хочу. Но я провел с вами
время, и возьмите себе. А насильно я не хочу. И с твоей стороны, Гладышев… то бишь, Солитеров, совсем это нехорошо. Я думал, она порядочная девушка. а она
все лезет целоваться и бог знает что делает…
Через несколько
времени принесли два венка: один от Тамары из астр и георгинов с надписью на белой ленте черными буквами: «Жене-от подруги», другой был от Рязанова,
весь из красных цветов; на его красной ленте золотыми литерами стояло: «Страданием очистимся». От него же пришла и коротенькая записка с выражением соболезнования и с извинением, что он не может приехать, так как занят неотложным деловым свиданием.
Был он веселый и подвижной человек, танцевал оживленно, с исступлением, и вывертывал такие фигуры во
время танцев, что
все присутствующие кисли от смеха.
Наконец, этим летом, когда семья нотариуса уехала за границу, она решилась посетить его квартиру и тут в первый раз отдалась ему со слезами, с угрызениями совести и в то же
время с такой пылкостью и нежностью, что бедный нотариус совершенно потерял голову: он
весь погрузился в ту старческую любовь, которая уже не знает ни разума, ни оглядки, которая заставляет человека терять последнее — боязнь казаться смешным.