Неточные совпадения
Вся семья, по какому-то инстинкту брезгливости, сторонилась от него, хотя мама всегда одергивала Алешу, когда он начинал в глаза Мажанову имитировать его любимые, привычные словечки: «так сказать», «
дело в
том, что», «принципиально» и еще «с точки зрения».
—
Дело в
том, что… — повторил Мажанов. — С принципиальной точки зрения…
—
Дело в
том, что… — сказал Мажанов и, слава богу, ушел.
В
тот же
день влюбленный молодой человек открыл, что таинственная буква Ц. познается не только зрением и слухом, но и осязанием. Достоверность этого открытия он проверил впоследствии раз сто, а может быть, и больше, но об этом он не расскажет даже самому лучшему, самому вернейшему другу.
Переворот произошел как-то случайно, сам собою, в один из
тех июльских горячих
дней, когда подходила к самому концу тяжелая, изнурительная лагерная служба.
Но две вещи фараонам безусловно запрещены: во-первых, травить курсовых офицеров, ротного командира и командира батальона; а во-вторых, петь юнкерскую традиционную «расстанную песню»: «Наливай, брат, наливай». И
то и другое — привилегии господ обер-офицеров; фараонам же заниматься этим — и рано и не имеет смысла. Пусть потерпят годик, пока сами не станут обер-офицерами… Кто же это в самом
деле прощается с хозяевами, едва переступив порог, и кто хулит хозяйские пироги, еще их не отведав?»
Это они одной зимней ночью на Масленице завязали огромный скандал в области распревеселых непотребных домов на Драчевке и в Соболевом переулке, а когда
дело дошло до драки,
то пустили в ход тесаки, в чем им добросовестно помогли строевые гренадеры Московского округа.
Вся прелесть состояла в
том, что, как только кончалась оркестровая интродукция, Зеленчук вплетал в нее тихий, немного печальный отзыв, шедший как будто в самом
деле из далекой глубины леса.
Может быть, и в самом
деле Александров был для нее только дразнящей летней игрушкой,
тем, что теперь начинает называться странным чужим словом — флирт?
Но может быть и
то, что мать трех сестер Синельниковых, Анна Романовна, очень полная, очень высокая и до сих пор еще очень красивая дама, узнала как-нибудь об этих воровских поцелуйчиках и задала Юленьке хорошую нахлобучку? Недаром же она в последние химкинские
дни была как будто суха с Александровым: или это только теперь ему кажется?
— Оленька, — сказал он. — Мне надо поговорить с вами по очень, по чрезвычайно нужному
делу. Пойдемте вон в
ту маленькую гостиную. На одну минутку.
— Да, конечно, вам верить нельзя. Вы влюбляетесь каждый
день. Вы ветрены и легкомысленны, как мотылек… И это-то и есть все
то важное, что вы мне хотели передать?
Охотнее всего делал Александров свои переводы в
те скучные
дни, когда, по распоряжению начальства, он сидел под арестом в карцере, запертый на ключ. Тишина, безделье и скука как нельзя лучше поощряли к этому занятию. А когда его отпускали на свободу,
то, урвав первый свободный часочек, он поспешно бежал к старому верному другу Сашаке Гурьеву, к своему всегдашнему, терпеливому и снисходительному слухачу.
— Ну, теперь идите в роту и, кстати, возьмите с собою ваш журнальчик. Нельзя сказать, чтобы очень уж плохо было написано. Мне моя тетушка первая указала на этот номер «Досугов», который случайно купила. Псевдоним ваш оказался чрезвычайно прозрачным, а кроме
того, третьего
дня вечером я проходил по роте и отлично слышал галдеж о вашем литературном успехе. А теперь, юнкер, — он скомандовал, как на учении: — На место. Бегом ма-а-арш.
Александров больше уже не перечитывал своего так быстро облинявшего творения и не упивался запахом типографии. Верный обещанию, он в
тот же
день послал Оленьке по почте номер «Вечерних досугов», не предчувствуя нового грядущего огорчения.
— Послушайте-ка, друг Александров, не сердитесь на
то, что я ввязываюсь не в свое
дело.
Туда каждый
день с утра до вечера водили молодых юнкеров поочередно, по четыре, на стрельбу, следили за
тем, чтобы юнкер при выстреле не зажмуривался, не вздрагивал при отдаче, глядел бы точно на мушку сквозь прорезь прицела и нажимал бы спуск не рывком, но плавным движением.
Но позвольте смиренно просить Вас, чтобы с
того радостного вечера и до конца моих
дней Вы считали меня самым покорным слугой Вашим, готовым для Вас сделать все, что только возможно человеку, для которого единственная мечта — хоть случайно, хоть на мгновение снова увидеть Ваше никогда не забываемое лицо.
Была у мамы такая давняя, необычайно почитаемая старшая подруга, Мария Ефимовна Слепцова — самая важная, самая либеральная и самая неоспоримо умная особа в Вышнем Волочке. Она в год раза четыре приезжала в Москву по
делам, навещала маму и всегда-то всех учила, делала замечания, прорицала, предостерегала и
тому подобное.
Последние лагерные работы идут к концу. Младший курс еще занят глазомерными съемками. Труд не тяжелый: приблизительный, свободный и даже веселый. Это совсем не
то, что топографические точные съемки с кипрегелем-дальномером, над которыми каждый
день корпят и потеют юнкера старшего курса, готовые на
днях чудесным образом превратиться в настоящих взаправдашних господ офицеров.
Только три человека из всего начальственного состава не только не допускали таких невинных послаблений, но злились сильнее с каждым
днем, подобно
тому как мухи становятся свирепее с приближением осени. Эти три гонителя были: Хухрик, Пуп и Берди-Паша, по-настоящему — командир батальона, полковник Артабалевский.
Юнкера знали, в чем здесь
дело. Берди не был виноват в
том, что заставлял юнкеров исполнять неисполнимое. Виноват был
тот чрезвычайно высокопоставленный генерал, может быть, даже принадлежавший к членам императорской фамилии, которого на смотру в казармах усердные солдаты, да к
тому же настреканные начальством на громкую лихость ружейных приемов, так оглушили и одурманили битьем деревянными прикладами о деревянный пол, что он мог только сказать с унынием...
Будущие второкурсники (господа обер-офицеры) обыкновенно
дня за три до производства отпускаются в отпуск до начала августа, когда они в один и
тот же
день и час должны будут прибыть в училищную приемную и, лихо откозыряв дежурному офицеру, громко отрапортовать ему...
Но уже давно известно, что всюду, где большое количество людей долго занято одним и
тем же
делом, где интересы общие, где все разговоры уже переговорены, где конец занимательности и начало равнодушной скуки, как, например, на кораблях в кругосветном рейсе, в полках, в монастырях, в тюрьмах, в дальних экспедициях и так далее, и так далее, — там, увы, неизбежно заводится самый отвратительный грибок — сплетня, борьба с которым необычайно трудна и даже невозможна.
Неточные совпадения
Добро бы было в самом
деле что-нибудь путное, а
то ведь елистратишка простой!
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом
деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у
того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Он не посмотрел бы на
то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что
дня б четыре ты почесывался.