Но вот едва успели шестеро юнкеров завернуть к началу широкой лестницы, спускающейся в прихожую, как увидели, что наперерез им, из бокового коридора, уже мчатся их соседи, юнкера второй роты, по училищному обиходу — «звери», или, иначе, «извозчики», прозванные так потому, что в эту роту искони подбираются
с начала службы юноши коренастого сложения, с явными признаками усов и бороды. А сзади уже подбежали и яростно напирают третья рота — «мазочки» и первая — «жеребцы». На лестнице образовался кипучий затор.
Неточные совпадения
— Зовите хоть тысячу ваших дядек, я буду
с ними драться до тех пор, пока я не выйду из вашего проклятого застенка. А
начну я
с того…
Наконец — строевая рота на приветствие директора: «Здравствуйте, кадеты»,
начала упорно отвечать вместо «здравия желаем, ваше превосходительство» — «здравия желаем, кулебяки
с рисом».
Вся семья, по какому-то инстинкту брезгливости, сторонилась от него, хотя мама всегда одергивала Алешу, когда он
начинал в глаза Мажанову имитировать его любимые, привычные словечки: «так сказать», «дело в том, что», «принципиально» и еще «
с точки зрения».
Поэтому решим твердо и дадим друг другу торжественное слово, что
с самого
начала учебного года мы не только окончательно прекращаем это свинское цуканье, достойное развлечений в тюрьме и на каторге, но всячески его запрещаем и не допустим его никогда.
— Смотри, Александров, — приказывает Тучабский. — Сейчас ты пойдешь ко мне навстречу! Я — командир батальона. Шагом марш, раз-два, раз-два… Не отчетливо сделал полуоборот на левой ноге. Повторим. Еще раз. Шагом марш… Ну а теперь опоздал. Надо
начинать за четыре шага, а ты весь налез на батальонного. Повторить… раз-два. Эко, какой ты непонятливый фараон! Рука приставляется к борту бескозырки одновременно
с приставлением ноги. Это надо отчетливо делать, а у тебя размазня выходит. Отставить! Повторим еще раз.
И в тот же вечер этот господин Сердечкин
начал строить куры поочередно обеим барышням, еще не решивши, к чьим ногам положит он свое объемистое сердце. Но эти маленькие девушки, почти девочки, уже умели
с чисто женским инстинктом невинно кокетничать и разбираться в любовной вязи. На все пылкие подходы юнкера они отвечали...
С ритмом он легко справился, взяв за образец лермонтовское «По синим волнам океана», но в самом
начале тщательной работы он уже стал предчувствовать, что Гейне ему не дается и, вероятно, не дастся.
А тут Соня добралась до этого дьявольского цыганского престо-престиссимо, от которого ноги молодых людей
начинают сами собой плясать, ноги стариков выделывают поневоле, хоть и
с трудом, хоть и совсем не похоже, лихие па старинных огненных танцев и кости мертвецов шевелятся в могилах.
Начал он читать эту повесть в шесть
с небольшим вечера, читал всю ночь, не отрываясь, а кончил уже тогда, когда утренний ленивый белый свет проник сквозь решетчатую дверь карцера.
И Александров, подобно Оленину, увидевшему впервые на станции горы,
начал с блаженным ненасытным голосом в душе перечислять...
— Я только на минутку, Алеша. Пришел поздравить вас
с рождением первенца и передать вам гонорар, десять рублей. И уж вы меня простите, сейчас же бегу домой. Сижу я здесь, и все мне кажется: а вдруг вы все сейчас
начнете стрелять. Адье, Алеша, и не забывайте мой дом на голубятне.
— Амбразура, или полевой окоп, или люнет, барбет, траверс и так далее. — Затем он
начинал молча и быстро чертить на доске профиль и фас укрепления в проекции на плоскость, приписывая
с боков необычайно тонкие, четкие цифры, обозначавшие футы и дюймы. Когда же чертеж бывал закончен, полковник отходил от него так, чтобы его работа была видна всей аудитории, и воистину работа эта отличалась такой прямизной, чистотой и красотой, какие доступны только при употреблении хороших чертежных приборов.
Между прочим, подходило понемногу время первого для фараонов лагерного сбора. Кончились экзамены. Старший курс перестал учиться верховой езде в училищном манеже. Господа обер-офицеры стали мягче и доступнее в обращении
с фараонами. Потом курсовые офицеры
начали подготовлять младшие курсы к настоящей боевой стрельбе полными боевыми патронами. В правом крыле училищного плаца находился свой собственный тир для стрельбы, узкий, но довольно длинный, шагов в сорок, наглухо огороженный от Пречистенского бульвара.
В головной паре стояли, ожидая
начала танца, директриса и граф Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь на близком расстоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей головой до плеча. Его худенькая фигура
с заметно согбенной спиной,
с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой рядом
с его чересчур представительной парой, похожей на столичный монумент.
Выждав четыре первых такта, они
начали полонез
с тонкой ритмичностью,
с большим достоинством и
с милой старинной грацией.
Июнь переваливает за вторую половину. Лагерная жизнь
начинает становиться тяжелой для юнкеров. Стоят неподвижные, удручающе жаркие дни. По ночам непрестанные зарницы молчаливыми голубыми молниями бегают по черным небесам над Ходынским полем. Нет покоя ни днем, ни ночью от тоскливой истомы. Души и тела жаждут грозы
с проливным дождем.
Каждое утро, часов в пять, старшие юнкера наспех пьют чай
с булкой; захвативши завтрак в полевые сумки, идут партиями на места своих работ, которые будут длиться часов до семи вечера, до той поры, когда уставшие глаза
начинают уже не так четко различать издали показательные приметы.
И вот тогда, точно по телеграфу, работающему без проводов, разнесся,
начиная с первой роты, самой долговязой, самой шикарной и самой авторитетной, и кончая предприимчивой четвертой — невидимый приказ: «Травить всех по-прежнему, умеренно. Хухру и Пупа —
с натиском. А нераскаянного Берди-Пашу не только сугубо, но двугубо и даже многогубо».
Но уже давно известно, что всюду, где большое количество людей долго занято одним и тем же делом, где интересы общие, где все разговоры уже переговорены, где конец занимательности и
начало равнодушной скуки, как, например, на кораблях в кругосветном рейсе, в полках, в монастырях, в тюрьмах, в дальних экспедициях и так далее, и так далее, — там, увы, неизбежно заводится самый отвратительный грибок — сплетня, борьба
с которым необычайно трудна и даже невозможна.
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как
начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист
с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только,
с которой
начать, — думаю, прежде
с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Сам Государев посланный // К народу речь держал, // То руганью попробует // И плечи
с эполетами // Подымет высоко, // То ласкою попробует // И грудь
с крестами царскими // Во все четыре стороны // Повертывать
начнет.
Потупился, задумался, // В тележке сидя, поп // И молвил: — Православные! // Роптать на Бога грех, // Несу мой крест
с терпением, // Живу… а как? Послушайте! // Скажу вам правду-истину, // А вы крестьянским разумом // Смекайте! — // «
Начинай!»
С тех пор, как бабы
начали // Рядиться в ситцы красные, — // Леса не подымаются, // А хлеба хоть не сей!»