Но с Ермоловым повсюду на уроки ездит скрипач, худой маленький человечек, с таким ничего не значащим лицом, что его, наверно, не помнит и
собственная жена. Уждав время, когда, окончив урок, Петр Алексеевич идет уже по коридору, к выходу на лестницу, а скрипач еще закутывает черным платком свою дешевую скрипку, Александров подходит к нему, показывает трехрублевку и торопливо лепечет...
Василий не терял времени: он не переставал обниматься и чмокаться со всеми, не выключая детей Петра и
собственной жены, с которой год тому назад едва успел познакомиться.
Дядя в это решительно не мешался и даже не показывал ни малейшего вида, что он в этом отношении чем-нибудь недоволен Я не думаю, чтобы ему их воспитание нравилось; нет: он, как я уже позволила себе о нем выразиться, будучи лицом; которое неизвестно откуда принесло с собою в жизнь огромный запас превосходных правил и истин, не мог быть доволен тем, что делала из его детей его
собственная жена.
Пришел Петрушка и привел с собой целую кучу гостей:
собственную жену, Матрену Ивановну, немца доктора Карла Иваныча и большеносого Цыгана; а Цыган притащил с собой трехногую лошадь.
Неточные совпадения
Тут с ними разгуляешься, // По-братски побеседуешь, //
Жена рукою
собственной // По чарке им нальет.
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство
собственного достоинства и уважение к религии не позволяли ему принять на себя обвинение в фиктивном прелюбодеянии и еще менее допустить, чтобы
жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.
«Ах, ах, ах! Аа!…» замычал он, вспоминая всё, что было. И его воображению представились опять все подробности ссоры с
женою, вся безвыходность его положения и мучительнее всего
собственная вина его.
Воспитанная в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как
жена и мать не могла помириться с теми оргиями, которые совершались в ее
собственном доме, почти у нее на глазах.
Целую ночь Савельцев совещался с
женою, обдумывая, как ему поступить. Перспектива солдатства, как зияющая бездна, наводила на него панический ужас. Он слишком живо помнил солдатскую жизнь и свои
собственные подвиги над солдатиками — и дрожал как лист при этих воспоминаниях.