Неточные совпадения
Совсем, окончательно бедные юнкера принуждены
были ходить
в отпуск в казенных сапогах, слегка и вовсе уж не так дурно благоухавших дегтем.
Из
отпуска нужно
было приходить секунда
в секунду,
в восемь с половиной часов, но стоило заявить о том, что пойдешь
в театр, —
отпуск продолжается до полуночи.
Домой юнкера нарочно пошли пешком, чтобы выветрить из себя пары шампанского. Путь
был не близкий: Земляной вал, Покровка, Маросейка, Ильинка, Красная площадь, Спасские ворота, Кремль, Башня Кутафья, Знаменка… Юнкера успели прийти
в себя, и каждый, держа руку под козырек, браво прорапортовал дежурному офицеру, поручику Рославлеву, по-училищному — Володьке: «Ваше благородие, является из
отпуска юнкер четвертой роты такой-то».
В следующее воскресение он не имел возможности предпринять снова свои лихорадочные поиски, потому что
в наказание за единицу по фортификации
был лишен этим проклятым Дроздом
отпуска.
На днях выборы вакансий, производство, подпоручичьи эполеты, высокое звание настоящего обер-офицера. Фараоны где-то вдали, внизу,
в безвестности и забвении. И они чрезвычайно
были обрадованы, когда дня за три до производства старшего курса
в первый офицерский чин их распустили
в отпуск до конца августа.
Приблизительно так бурчит про себя господин обер-офицер Александров, идя торопливыми большими шагами по Поварской к Арбату. Вчера
была елка и танцевали у Андриевичей. Домой он вернулся только к пяти часам утра, а подняли его насилу-насилу
в семь без двадцати. Ах, как бы не опоздать! Вдруг залепит Дрозд трое суток без
отпуска. Вот тебе и Рождество…
Однажды юнкер Александров
был оставлен без
отпуска за единицу по фортификации. Скитаясь без дела по опустевшим залам и коридорам, он совсем ошалел от скуки и злости и, сам не зная зачем, раскалил
в камине уборной докрасна кочергу и тщательно выжег на красной фанере огромными буквами слово «Дрозд».
— И э-Александров. Кто хочет завтракать или обедать
в училище, заявите немедленно дежурному для сообщения на кухню. Ровно к восьми вечера все должны
быть в училище совершенно готовыми. За опоздание — до конца каникул без
отпуска. Рекомендую позаботиться о внешности. Помните, что александровцы — московская гвардия и должны отличаться не только блеском души, но и благородством сапог. Тьфу, наоборот. Затем вы свободны, господа юнкера. Перед отправкой я сам осмотрю вас. Разойдитесь.
— Эт-то что за безобразие? — завопил Артабалевский пронзительно. — Это у вас называется топографией? Это, по-вашему, военная служба? Так ли подобает вести себя юнкеру Третьего Александровского училища? Тьфу! Валяться с девками (он понюхал воздух),
пить водку! Какая грязь! Идите же немедленно явитесь вашему ротному командиру и доложите ему, что за самовольную отлучку и все прочее я подвергаю вас пяти суткам ареста, а за пьянство лишаю вас
отпусков вплоть до самого дня производства
в офицеры. Марш!
Будущие второкурсники (господа обер-офицеры) обыкновенно дня за три до производства отпускаются
в отпуск до начала августа, когда они
в один и тот же день и час должны
будут прибыть
в училищную приемную и, лихо откозыряв дежурному офицеру, громко отрапортовать ему...
Но зато первая рота, государева,
в скором времени ответила третьей — знаменной, поистине великолепным зрелищем, которое называлось «Похороны штыка» и, кажется,
было наследственным, преемственным. «Жеребцы» не пожалели ни времени, ни хлопот и набрали, бывая по воскресеньям
в отпуску, множество бутафорского материала.
Неточные совпадения
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из
отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез
было пролито
в Москве при разлуке?
Ужаснее же этих трех обстоятельств
было четвертое, которое заключалось
в том, что должник старушки добыл себе заграничный
отпуск и не позже как завтра уезжает с роскошною дамою своего сердца за границу — где наверно пробудет год или два, а может
быть и совсем не вернется, «потому что она очень богатая».
— Уж хороши здесь молодые люди! Вон у Бочкова три сына: всё собирают мужчин к себе по вечерам, таких же, как сами,
пьют да
в карты играют. А наутро глаза у всех красные. У Чеченина сын приехал
в отпуск и с самого начала объявил, что ему надо приданое во сто тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и добрый, да…
Марья Гавриловна
была воспитана на французских романах и следственно
была влюблена. Предмет, избранный ею,
был бедный армейский прапорщик, находившийся
в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.
А какие там типы
были! Я знал одного из них. Он брал у хозяина
отпуск и уходил на Масленицу и Пасху
в балаганы на Девичьем поле
в деды-зазывалы. Ему
было под сорок, жил он с мальчиков у одного хозяина. Звали его Ефим Макариевич. Не Макарыч, а из почтения — Макариевич.