Царица знала, отчего горит такой яркой краской его смуглое лицо, отчего с такою страстной тоской устремлены его горячие глаза сюда, на занавески, которые едва движутся от прикосновения прекрасных белых
рук царицы.
Неточные совпадения
Также разделял он ложе с Балкис-Македа,
царицей Савской, превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата Адонию смерти от
руки Ванеи, сына Иодаева.
Легкое узкое платье из льняного газа, затканное серебром, вплотную облегало тело
царицы, оставляя обнаженными
руки до плеч и ноги до половины икр.
Темные брови
царицы сдвинулись, и ее зеленые длинные глаза вдруг потемнели от страшной мысли. Едва заметным движением
руки она приказала кастрату опустить вниз опахало и сказала тихо...
В темноте ложи он беззвучно опустился к ее ногам и прижал к губам край ее платья. И
царица почувствовала, что он плачет от восторга, стыда и желания. Опустив
руку на его курчавую жесткую голову,
царица произнесла...
Неточные совпадения
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы людей с иконами в
руках, с портретом царя,
царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал:
Там, у
царицы пира, свежий, блистающий молодостью лоб и глаза, каскадом падающая на затылок и шею темная коса, высокая грудь и роскошные плечи. Здесь — эти впадшие, едва мерцающие, как искры, глаза, сухие, бесцветные волосы, осунувшиеся кости
рук… Обе картины подавляли его ужасающими крайностями, между которыми лежала такая бездна, а между тем они стояли так близко друг к другу. В галерее их не поставили бы рядом: в жизни они сходились — и он смотрел одичалыми глазами на обе.
Среди рассеянной Москвы, // При толках виста и бостона, // При бальном лепете молвы // Ты любишь игры Аполлона. //
Царица муз и красоты, //
Рукою нежной держишь ты // Волшебный скипетр вдохновений, // И над задумчивым челом, // Двойным увенчанным венком, // И вьется, и пылает гений. // Певца, плененного тобой, // Не отвергай смиренной дани, // Внемли с улыбкой голос мой, // Как мимоездом Каталани // Цыганке внемлет кочевой.
— Ну, довольно… Ромочка, неловкий, опять вы не целуете
рук! Вот так. Теперь другую. Так. Умница. Идемте. Не забудьте же, — проговорила она торопливым, горячим шепотом, — сегодня наш день,
Царица Александра и ее рыцарь Георгий. Слышите? Идемте.
Для вас, души моей
царицы, // Красавицы, для вас одних // Времен минувших небылицы, // В часы досугов золотых, // Под шепот старины болтливой, //
Рукою верной я писал; // Примите ж вы мой труд игривый! // Ничьих не требуя похвал, // Счастлив уж я надеждой сладкой, // Что дева с трепетом любви // Посмотрит, может быть, украдкой // На песни грешные мои.