Неточные совпадения
Александра Петровна неожиданно подняла лицо от работы и быстро, с тревожным выражением повернула его к окну. Ромашову показалось, что она смотрит прямо ему в глаза. У него от испуга сжалось и похолодело
сердце, и он поспешно отпрянул за выступ стены. На одну минуту ему стало совестно. Он уже почти готов
был вернуться домой, но преодолел себя и через калитку прошел в кухню.
Опять задребезжал робкий, молящий голос. Такой жалкий, что в нем, казалось, не
было ничего человеческого. «Господи, что же это? — подумал Ромашов, который точно приклеился около трюмо, глядя прямо в свое побледневшее лицо и не видя его, чувствуя, как у него покатилось и болезненно затрепыхалось
сердце. — Господи, какой ужас!..»
Все свое время, все заботы и всю неиспользованную способность
сердца к любви и к привязанности он отдавал своим милым зверям — птицам, рыбам и четвероногим, которых у него
был целый большой и оригинальный зверинец.
Беспутные прапорщики, вроде Лбова, идя к нему просить взаймы два целковых, так и говорили: «Иду смотреть зверинец». Это
был подход к
сердцу и к карману старого холостяка. «Иван Антоныч, нет ли новеньких зверьков? Покажите, пожалуйста. Так вы все это интересно рассказываете…»
«Сейчас
будет самое неприятное!» — подумал Ромашов.
Сердце у него тоскливо заныло от тревожного предчувствия. Но он все-таки покорно подымался кверху.
Окно в Шурочкиной спальне
было открыто; оно выходило во двор и
было не освещено. Со смелостью, которой он сам от себя не ожидал, Ромашов проскользнул в скрипучую калитку, подошел к стене и бросил цветы в окно. Ничто не шелохнулось в комнате. Минуты три Ромашов стоял и ждал, и биение его
сердца наполняло стуком всю улицу. Потом, съежившись, краснея от стыда, он на цыпочках вышел на улицу.
Примешивалась к нему, как отдаленный, чуть слышный звук, мысль о Шурочке, но в этом совпадении не
было ничего низкого, оскорбительного, а, наоборот,
было что-то отрадное, ожидаемое, волнующее, от чего тихо и приятно щекотало в
сердце.
Идти домой Ромашову не хотелось — там
было жутко и скучно. В эти тяжелые минуты душевного бессилия, одиночества и вялого непонимания жизни ему нужно
было видеть близкого, участливого друга и в то же время тонкого, понимающего, нежного
сердцем человека.
Ромашову
было неудобно сидеть перегнувшись и боясь сделать ей тяжело. Но он рад
был бы сидеть так целые часы и слышать в каком-то странном, душном опьянении частые и точные биения ее маленького
сердца.
Сердце Ромашова дрогнуло от жалости и любви. Впотьмах, ощупью, он нашел руками ее голову и стал целовать ее щеки и глаза. Все лицо Шурочки
было мокро от тихих, неслышных слез. Это взволновало и растрогало его.
Чем больше он узнавал брата, тем более замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не
сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
Неточные совпадения
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! Очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь от всего
сердца: мне нигде не
было такого хорошего приема. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна!
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в
сердце.
Средь мира дольного // Для
сердца вольного //
Есть два пути.