Неточные совпадения
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая
руками, вдруг остановился и с трудом пришел в себя. По его спине, по
рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные пальцы, волосы на голове шевелились,
глаза резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек в глубине сада.
Глядя ему в
глаза внимательно и ясно, она, по обыкновению, энергично пожала своей маленькой, теплой и мягкой
рукой его холодную
руку.
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него
руками, и дожидался, пока его
глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
Подняв
глаза к небу и крепко прижав
руку к груди, он с жаром сказал про себя: «Клянусь, клянусь, что в последний раз приходил к ним. Не хочу больше испытывать такого унижения. Клянусь!»
— Здравствуйте, мой дорогой, — сказал Назанский, крепко пожимая и встряхивая
руку Ромашова и глядя ему прямо в
глаза задумчивыми, прекрасными голубыми
глазами. — Садитесь-ка вот здесь, на кровать. Вы слышали, что я подал рапорт о болезни?
Он смотрел на нее сияющими, влюбленными
глазами, не выпуская ее
руки из своей, — она опять не сопротивлялась этому, — и говорил поспешно...
В переднюю вышел, весь красный, с каплями на носу и на висках и с перевернутым, смущенным лицом, маленький капитан Световидов. Правая
рука была у него в кармане и судорожно хрустела новенькими бумажками. Увидев Ромашова, он засеменил ногами, шутовски-неестественно захихикал и крепко вцепился своей влажной, горячей, трясущейся
рукой в
руку подпоручика.
Глаза у него напряженно и конфузливо бегали и в то же время точно щупали Ромашова: слыхал он или нет?
— А ты не смей под
руку говорить! — крикнул он, сверкая черными
глазами. — Я игру брошу.
Ромашов отыскал поручика Бобетинского и подошел к нему. Бобетинский стоял около стола, засунув
руки в карманы брюк, раскачиваясь на носках и на каблуках и щуря
глаза от дыма папироски. Ромашов тронул его за рукав.
— Что? — обернулся он и, вынув одну
руку из кармана, не переставая щуриться, с изысканным видом покрутил длинный рыжий ус, скосив на него
глаза и отставив локоть вверх. — А-а! Это вы? Эчень приэтно…
Ромашов подошел. Она со злыми зрачками
глаз, ставшими вдруг необыкновенно маленькими и острыми, крепко сжала его
руку.
Шаповаленко вытянулся в струнку и приложил
руку к козырьку. В его
глазах, ставших сразу по-солдатски бессмысленными, дрожала, однако, чуть заметная насмешливая улыбка.
— От, извольте угадать, где нарвешься! — говорил Слива, разводя
руками и пуча с изумлением водянистые
глаза.
— Милый, милый, не надо!.. — Она взяла обе его
руки и крепко сжимала их, глядя ему прямо в
глаза. В этом взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше, в загадочной глубине синих зрачков, таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
Веки ее прекрасных
глаз полузакрылись, а во всем лице было что-то манящее и обещающее и мучительно-нетерпеливое. Оно стало бесстыдно-прекрасным, и Ромашов, еще не понимая, тайным инстинктом чувствовал на себе страстное волнение, овладевшее Шурочкой, чувствовал по той сладостной дрожи, которая пробегала по его
рукам и ногам и по его груди.
Ромашов, бледнея, посмотрел с ненавистью в
глаза Николаеву. Ноги и
руки у него вдруг страшно отяжелели, голова сделалась легкой и точно пустой, а сердце пало куда-то глубоко вниз и билось там огромными, болезненными толчками, сотрясая все тело.
Мутный свет прямо падал на лицо этого человека, и Ромашов узнал левофлангового солдата своей полуроты — Хлебникова. Он шел с обнаженной головой, держа шапку в
руке, со взглядом, безжизненно устремленным вперед. Казалось, он двигался под влиянием какой-то чужой, внутренней, таинственной силы. Он прошел так близко около офицера, что почти коснулся его полой своей шинели. В зрачках его
глаз яркими, острыми точками отражался лунный свет.
Веткин дирижировал пением, стоя посреди стола и распростирая над поющими
руки. Он делал то страшные, то ласковые и одобрительные
глаза, шипел на тех, кто пел неверно, и едва заметным трепетанием протянутой ладони сдерживал увлекающихся.
Он резко замахнулся на Ромашова кулаком и сделал грозные
глаза, но ударить не решался. У Ромашова в груди и в животе сделалось тоскливое, противное обморочное замирание. До сих пор он совсем не замечал, точно забыл, что в правой
руке у него все время находится какой-то посторонний предмет. И вдруг быстрым, коротким движением он выплеснул в лицо Николаеву остатки пива из своего стакана.
Только один подпоручик Михин долго и крепко, с мокрыми
глазами, жал ему
руку, но ничего не сказал, покраснел, торопливо и неловко оделся и ушел.
Назанский был, по обыкновению, дома. Он только что проснулся от тяжелого хмельного сна и теперь лежал на кровати в одном нижнем белье, заложив
руки под голову. В его
глазах была равнодушная, усталая муть. Его лицо совсем не изменило своего сонного выражения, когда Ромашов, наклоняясь над ним, говорил неуверенно и тревожно...
Она положила ему на колено свою
руку. Ромашов сквозь одежду почувствовал ее живую, нервную теплоту и, глубоко передохнув, зажмурил
глаза. И от этого не стало темнее, только перед
глазами всплыли похожие на сказочные озера черные овалы, окруженные голубым сиянием.
Сердце Ромашова дрогнуло от жалости и любви. Впотьмах, ощупью, он нашел
руками ее голову и стал целовать ее щеки и
глаза. Все лицо Шурочки было мокро от тихих, неслышных слез. Это взволновало и растрогало его.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным
глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга
глазами.
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у
глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей земле; // И сам на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, //
Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Крестьяне речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он против барина // На животе лежал, // В
глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо к барину — // Хвать карандаш из
рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных вестей, бессовестных // Про нас не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к
руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа
руки, стала как вкопанная, выпяля
глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
Так шел он долго, все простирая
руку и проектируя, и только тогда, когда
глазам его предстала река, он почувствовал, что с ним совершилось что-то необыкновенное.