Неточные совпадения
Он сошел
на мол и стал как раз напротив того места, где стояла Елена, облокотившаяся
на буковые перила
борта. Ветер раздувал его серую крылатку, и сам он, со своим высоким ростом и необычайной худобой,
с остренькой бородкой и длинными седеющими волосами, которые трепались из-под широкополой, черной шляпы, имел в наружности что-то добродушно комично-воинственное, напоминавшее Дон-Кихота, одетого по моде радикалов семидесятых годов.
Васютинский выбрал у нее небольшой букетик полуувядших фиалок и бросил его кверху, через
борт, задев по шляпе почтенного седого господина, который от неожиданности извинился. Елена подняла цветы и, глядя
с улыбкой
на Васютинского, приложила их к губам.
Прикрепив прочно медный инструмент к
борту, боцман пустил гирьку
на отвес, быстро развертел ее правой рукой, так что она вместе
с концом шнура образовала сплошной мреющий круг, и вдруг далеко метнул ее назад, туда, куда уходила зелено-белая дорожка из-под винта.
Теперь он подошел к Елене, которая стояла, прислонившись к
борту, и, возвращая ей билет, нарочно — это она сразу поняла — прикоснулся горячей щекочущей кожей своих пальцев к ее ладони и задержал руку, может быть, только
на четверть секунды долее, чем это было нужно. И, переведя глаза
с ее обручального кольца
на ее лицо и искательно улыбаясь, он спросил
с вежливостью, которая должна была быть светской...
Она встала, чтобы переменить место и сесть напротив, но ноги плохо ее слушались, и ее понесло вдруг вбок, к запасному компасу, обмотанному парусиной. Она еле-еле успела удержаться за него. Тут только она заметила, что началась настоящая, ощутимая качка. Она
с трудом добралась до скамейки
на противоположном
борту и упала
на нее.
За левым
бортом в бесконечно далекой черноте ночи, точно
на краю света, загорелась вдруг яркая, белая, светящаяся точка маяка; продержавшись
с секунду, она мгновенно гасла, а через несколько секунд опять вспыхивала, и опять гасла, и опять вспыхивала через точные промежутки. Смутное нежное чувство прикоснулось вдруг к душе Елены.
Пусть он даже вовсе не думал тогда о заблудившихся путниках, как, может быть, не думает теперь сторож маяка о признательности женщины, сидящей
на борту парохода и глядящей
на вспышки далекого белого огня, — но как радостно сблизить в мыслях две души, из которых одна оставила за собою бережный, нежный и бескорыстный след, а другая принимает этот дар
с бесконечной любовью и преклонением.
Теперь качка стала еще сильнее. Каждый раз, когда нос корабля, взобравшись
на волну и
на мгновение задержавшись
на ней, вдруг решительно,
с возрастающей скоростью врывался в воду, Елена слышала, как его
борта с уханьем погружались в море и как шипели вокруг него точно рассерженные волны.
Теперь публика вся толпилась
на левом
борту. Однажды мельком Елена увидала помощника капитана в толпе. Он быстро скользнул от нее глазами прочь, трусливо повернулся и скрылся за рубкой. Но не только в его быстром взгляде, а даже в том, как под белым кителем он судорожно передернул спиною, она прочла глубокое брезгливое отвращение к ней. И она тотчас же почувствовала себя
на веки вечные, до самого конца жизни, связанной
с ним и совершенно равной ему.
Неточные совпадения
Варвара сидела у
борта, держась руками за перила, упираясь
на руки подбородком, голова ее дрожала мелкой дрожью, непокрытые волосы шевелились. Клим стоял рядом
с нею, вполголоса вспоминая стихи о море, говорить громко было неловко, хотя все пассажиры давно уже пошли спать. Стихов он знал не много, они скоро иссякли, пришлось говорить прозой.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел
на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов.
На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу,
на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом,
с реки кто-то невидимый глухо говорил ему:
Трифонов, поставив клетчатую ножку
на борт, все еще препирался
с казаком.
Все молчали, глядя
на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка,
на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой,
с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у
борта и целился шестом в отражение огня
на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то
на золотую рыбу
с множеством плавников, то
на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек
с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
— Не попа-ал! — взвыл он плачевным волчьим воем, барахтаясь в реке. Его красная рубаха вздулась
на спине уродливым пузырем, судорожно мелькала над водою деревяшка
с высветленным железным кольцом
на конце ее, он фыркал, болтал головою,
с волос головы и бороды разлетались стеклянные брызги, он хватался одной рукой за корму лодки, а кулаком другой отчаянно колотил по
борту и вопил, стонал: