Раздался сигнал паровой машины, послышался грохот цепей. Странный голубой предмет отделился от палубы парома, потом плавно, слегка закручиваясь по вертикальной оси, проплыл в воздухе и медленно, страшно медленно, стал опускаться за борт. Вот он коснулся поверхности воды, погрузился по колена, до пояса, по плечи… Вот скрылась голова, наконец
ничего не видно, кроме медленно ползущего вниз стального каната. Балаклавские рыбаки переглядываются и молча, с серьезным видом покачивают головами…
— Все занимается хозяйством. Вот именно в затоне, — сказал Катавасов. — А нам в городе, кроме Сербской войны,
ничего не видно. Ну, как мой приятель относится? Верно, что-нибудь не как люди?
— Плохо! — говорил штабс-капитан, — посмотрите, кругом
ничего не видно, только туман да снег; того и гляди, что свалимся в пропасть или засядем в трущобу, а там пониже, чай, Байдара так разыгралась, что и не переедешь. Уж эта мне Азия! что люди, что речки — никак нельзя положиться!
— Все — Лейкины, для развлечения пишут. Еще Короленко — туда-сюда, но — тоже! О тараканах написал. В городе таракан — пустяк, ты его в деревне понаблюдай да опиши. Вот — Чехова хвалят, а он фокусник бездушный, серыми чернилами мажет, читаешь —
ничего не видно. Какие-то все недоростки.
Неточные совпадения
Ни земли, ни воды, ни неба —
ничего не было
видно.
Степан Аркадьич
ничего не ответил и только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале,
видно было, как они понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича как будто спрашивал: «это зачем ты говоришь? разве ты
не знаешь?»
Левин слушал брата и решительно
ничего не понимал и
не хотел понимать. Он только боялся, как бы брат
не спросил его такой вопрос, по которому будет
видно, что он
ничего не слышал.
Я
не обращал внимание на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но
ничего не сказала; мы ехали сзади: никто
не видал. Когда мы выбрались на берег, то все пустились рысью. Княжна удержала свою лошадь; я остался возле нее;
видно было, что ее беспокоило мое молчание, но я поклялся
не говорить ни слова — из любопытства. Мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения.
Иван Антонович как будто бы и
не слыхал и углубился совершенно в бумаги,
не отвечая
ничего.
Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет,
не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.