Наконец-то сверху, с Генуэзской крепости,
заметили белую тряпку, поднятую на дымовой трубе, — сигнал: «Терплю бедствие».
Обрадовались они этому человеку, будто родному. Да и жид,
заметив белые свитки и барашковые шапки, тотчас подошел и поклонился.
Спустишься к нему, охватит тебя тепловатой пахучей сыростью, и первые минуты не видишь ничего. Потом выплывет во тьме аналой и чёрный гроб, а в нём согбенно поместился маленький старичок в тёмном саване с белыми крестами, черепами, тростью и копьём, — всё это смято и поломано на иссохшем теле его. В углу спряталась железная круглая печка, от неё, как толстый червь, труба вверх ползёт, а на кирпиче стен плесень наросла зелёной чешуёй. Луч света вонзился во тьму, как
меч белый, и проржавел и рассыпался в ней.
Софья Петровна объявила эту торжественную новость старшим воспитанницам, предлагая им шить и
метить белье для ее дочери. Старшие передали средним, от средних узнали и малыши.
Бакланий мыс вполне оправдывает свое название. Этих птиц здесь очень много. От их
помета белела вся скала, точно ее вымазали известью. Грузные черно-серые гагары и длинношеие с синеватым металлическим отливом морские бакланы сидели по карнизам всюду, где можно было поставить ноги. Они были настороже и, подавшись вперед, готовы были слететь при первом намеке на опасность. Когда мы поровнялись со скалой, бакланы сидели, но когда лодка прошла мимо, они вдруг все разом ринулись вниз и полетели в море.
Неточные совпадения
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими
белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела
моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал
моль и опять принял прежнее положение.
— Это кто? Какое жалкое лицо! — спросил он,
заметив сидевшего на лавочке невысокого больного в коричневом пальто и
белых панталонах, делавших странные складки на лишенных мяса костях его ног.
Левин молчал, поглядывая на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и в особенности на руку элегантного Гриневича, с такими
белыми длинными пальцами, с такими длинными, желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали всё его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас
заметил это и улыбнулся.
Но, увы! он
заметил, что в голове уже
белело что-то гладкое, и примолвил грустно: «И зачем было предаваться так сильно сокрушенью?
Во взаимных услугах они дошли наконец до площади, где находились присутственные места: большой трехэтажный каменный дом, весь
белый, как
мел, вероятно для изображения чистоты душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на площади не отвечали огромностию каменному дому.