Я быстро поднял на него глаза. Он вдруг понял все, побледнел так же, как и я, и быстро отступил на два шага. Но было уже поздно.
Тяжелым свертком я больно и громко ударил его по левой щеке, и по правой, и потом опять по левой, и опять по правой, и еще, и еще. Он не сопротивлялся, даже не нагнулся, даже не пробовал бежать, а только при каждом ударе дергал туда и сюда головой, как клоун, разыгрывающий удивление. Затем я швырнул тетрадь ему в лицо и ушел со сцены в сад. Никто не остановил меня.
И вот — один. Ветер, серые, низкие — совсем над головой — сумерки. На мокром стекле тротуара — очень глубоко — опрокинуты огни, стены, движущиеся вверх ногами фигуры. И невероятно
тяжелый сверток в руке — тянет меня вглубь, ко дну.
Она взяла мою руку, вспыхнула и сунула в нее — так быстро, что я не успел сообразить ее намерение, —
тяжелый сверток. Я развернул его. Это были деньги — те тридцать восемь фунтов, которые я проиграл Тоббогану. Дэзи вскочила и хотела убежать, но я ее удержал. Я чувствовал себя весьма глупо и хотел, чтобы она успокоилась.
Старик развивал его и, схвативши за два конца, встряхнул: с глухим звуком упали на пол
тяжелые свертки в виде длинных столбиков; каждый был завернут в синюю бумагу, и на каждом было выставлено: «1000 червонных».
Неточные совпадения
— Что ты — спал? — хрипло спросил Дронов, задыхаясь, кашляя; уродливо толстый, с выпученным животом, он, расстегивая пальто, опустив к ногам своим
тяжелый пакет, начал вытаскивать из карманов какие-то
свертки, совать их в руки Самгина. — Пища, — объяснил он, вешая пальто. — Мне эта твоя толстая дурында сказала, что у тебя ни зерна нет.
На каком-то углу — шевелящийся колючий куст голов. Над головами — отдельно, в воздухе, — знамя, слова: «Долой Машины! Долой Операцию!» И отдельно (от меня) — я, думающий секундно: «Неужели у каждого такая боль, какую можно исторгнуть изнутри — только вместе с сердцем, и каждому нужно что-то сделать, прежде чем — » И на секунду — ничего во всем мире, кроме (моей) звериной руки с чугунно-тяжелым
свертком…
В ближайшее же воскресенье Надя Федорова не без труда притащила в класс
тяжелый, в папку увязанный
сверток.
— Самсоныч! — сказал он ласково, вынув два червонца из небольшого
свертка, который он с собою принес, и бросив их в шляпу маленькому посланнику. — Ты привез нам что-то
тяжелое, может быть, доброе: спасибо!
Из одного кармана вытащила она бумажный
сверток с чем-то, из другого вязку больших,
тяжелых ключей, которую положила так неосторожно, что спавший мужчина вздрогнул и открыл глаза.