Неточные совпадения
Всю нежную дружбу и любовь он после
смерти князя перенес
на его дочерей.
Но больше всего их очаровывали и крепче всего запечатлелись в их памяти его рассказы о военных походах, сражениях и стоянках
на бивуаках, о победах и отступлениях, о
смерти, ранах и лютых морозах, — неторопливые, эпически спокойные, простосердечные рассказы, рассказываемые между вечерним чаем и тем скучным часом, когда детей позовут спать.
В нем совмещались именно те простые, но трогательные и глубокие черты, которые даже и в его времена гораздо чаще встречались в рядовых, чем в офицерах, те чисто русские, мужицкие черты, которые в соединении дают возвышенный образ, делавший иногда нашего солдата не только непобедимым, но и великомучеником, почти святым, — черты, состоявшие из бесхитростной, наивной веры, ясного, добродушно-веселого взгляда
на жизнь, холодной и деловой отваги, покорства перед лицом
смерти, жалости к побежденному, бесконечного терпения и поразительной физической и нравственной выносливости.
Он всю свою скрытую нежность души и потребность сердечной любви перенес
на эту детвору, особенно
на девочек. Сам он был когда-то женат, но так давно, что даже позабыл об этом. Еще до войны жена сбежала от него с проезжим актером, пленясь его бархатной курткой и кружевными манжетами. Генерал посылал ей пенсию вплоть до самой ее
смерти, но в дом к себе не пустил, несмотря
на сцены раскаяния и слезные письма. Детей у них не было.
К Рождеству он ей уже надоел. Она вернулась к одной из своих прежних, испытанных пассий. А он не мог. Ходит за ней, как привидение. Измучился весь, исхудал, почернел. Говоря высоким штилем — «
смерть уже лежала
на его высоком челе». Ревновал он ее ужасно. Говорят, целые ночи простаивал под ее окнами.
— Пани, я вижу, что вы не как все другие, не из любопытства только. Покойный пан Желтков перед
смертью сказал мне: «Если случится, что я умру и придет поглядеть
на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение…» — он даже нарочно записал мне это. Вот поглядите…
«Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя
на мучения, страдания и
смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою — одна молитва: «Да святится имя Твое».
В нем, очевидно, совершался тот переворот, который должен был заставить его смотреть
на смерть как на удовлетворение его желаний, как на счастие.
— Нет, зачем; скажи, что кланяться велел, больше ничего не нужно. А теперь я опять к моим собакам. Странно! хочу остановить мысль
на смерти, и ничего не выходит. Вижу какое-то пятно… и больше ничего.
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его держат не на плечах, а на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и в серый воздух, под низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «
На смерть героя».
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет,
на коленях, непременно
на коленях! Я хочу знать, что такое мне суждено: жизнь или
смерть.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться
на такую честь», — он вдруг упал
на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я
смертью окончу жизнь свою».
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства:
смерть люблю узнать, что есть нового
на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И
смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается //
На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани —
на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как
смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»