Неточные совпадения
В каком-то стаде у Овец,
Чтоб Волки не могли их более тревожить,
Положено число Собак умножить.
Что́ ж? Развелось их столько наконец,
Что Овцы от Волков, то правда, уцелели,
Но и Собакам надо ж есть;
Сперва с Овечек сняли
шерсть,
А там,
по жеребью, с них шкурки полетели,
А там осталося всего Овец пять-шесть,
И тех Собаки съели.
Потом он вспомнил, как он хотел усмирить страсть постепенно, поддаваясь ей, гладя ее
по шерсти, как гладят злую собаку, готовую броситься, чтоб задобрить ее, — и, пятясь задом, уйти подобру-поздорову. Зачем она тогда не открыла ему имени своего идола, когда уверена была, что это мигом отняло бы все надежды у него и страсть остыла бы мгновенно?
Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак
по шерсти гладить, говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»
Кличка ей дана, как говорится,
по шерсти, хотя, правду сказать, гагара не уступает нырку, а гоголь превосходит его в искусстве или способности нырять.
Неточные совпадения
— А кто их заводил? Сами завелись: накопилось
шерсти, сбыть некуды, я и начал ткать сукна, да и сукна толстые, простые;
по дешевой цене их тут же на рынках у меня и разбирают. Рыбью шелуху, например, сбрасывали на мой берег шесть лет сряду; ну, куды ее девать? я начал с нее варить клей, да сорок тысяч и взял. Ведь у меня всё так.
— Ну так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз
по коже подирает! Брудастая, [Брудастая — «собака с усами и торчащей
шерстью». (Из записной книжки Н.В. Гоголя.)] с усами,
шерсть стоит вверх, как щетина. Бочковатость ребр уму непостижимая, лапа вся в комке, земли не заденет.
— Вот так! вот так! вот вам и подушка!» Сказавши это, она запихнула ей за спину подушку, на которой был вышит
шерстью рыцарь таким образом, как их всегда вышивают
по канве: нос вышел лестницею, а губы четвероугольником.
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал
по двору, как
по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей
шерсти.
А потом опять была ровна, покойна, за обедом и
по вечерам была сообщительна, входила даже в мелочи хозяйства, разбирала с Марфенькой узоры, подбирала цвета
шерсти, поверяла некоторые счеты бабушки, наконец поехала с визитами к городским дамам.