Кто про свои дела кричит всем без умо́лку,
В том, верно, мало толку,
Кто де́лов истинно, — тих часто на словах.
Великий человек лишь громок
на делах,
И думает свою он крепку думу
Без шуму.
Неточные совпадения
Приятель своего приятеля просил,
Чтоб Бочкою его
дни на три он ссудил.
Ученьем вредным с юных
днейНам сто́ит раз лишь напитаться,
А там во всех твоих поступках и
делах,
Каков ни будь ты
на словах,
А всё им будешь отзываться.
Услыша пастуха, Ручей журчит сердито:
«Река несытая! что, если б
дно твоё
Так было, как моё
Для всех и ясно, и открыто,
И всякий видел бы
на тенистом сем
днеВсе жертвы, кои ты столь алчно поглотила?
Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери изловили;
На чистом поле задавили —
И
делят меж собой,
Кто что́ себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
Тебя никто
на ловле не видал». —
«Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал
И к вам поставил прямо в поле
Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И
дело не пойдёт
на лад.
Да и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
Он лучше
дело всё погубит,
И рад скорей
Посмешищем стать света,
Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
Не так, как здесь, ходи с оглядкой
днём,
И не засни спокойно
на ночлеге».
И словом, слава шла,
Что Крот великий зверь
на малые
дела:
Беда лишь, под носом глаза Кротовы зорки,
Да вдаль не видят ничего...
На барыши спешил к базарному он
дню(А где до прибыли коснётся,
Не только там гусям, и людям достаётся).
В прекрасный летний
день,
Бросая по долине тень,
Листы
на дереве с зефирами шептали,
Хвалились густотой, зелёностью своей
И вот как о себе зефирам толковали:
«Не правда ли, что мы краса долины всей?
Когда в товарищах согласья нет,
На лад их
дело не пойдёт,
И выйдет из него не
дело, только мука.
У всякого талант есть свой:
Но часто,
на успех прельщаяся чужой,
Хватается за то иной,
В чём он совсем не годен.
А мой совет такой:
Берись за то, к чему ты сроден,
Коль хочешь, чтоб в
делах успешный был конец.
А Мишка
на часах — да он и не без
дела...
Вот, некогда,
на берегу морском,
При стаде он своём
В
день ясный сидя
И видя,
Что
на Море едва колышется вода
(Так Море присмирело),
И плавно с пристани бегут по ней суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты денег захотело,
Но ежели моих — пустое
дело!
Когда-то вздумалось Мышам себя прославить
И, несмотря
на кошек и котов,
Свести с ума всех ключниц, поваров,
И славу о своих
делах трубить заставить
От погребов до чердаков...
Всё
дело слажено; повещено собранье,
Как ночь настанет
на дворе...
Видал я иногда,
Что есть такие господа
(И эта басенка им сделана в подарок),
Которым тысячей не жаль
на вздор сорить,
А думают хозяйству подспорить,
Коль свечки сберегут огарок,
И рады за него с людьми поднять содом.
С такою бережью диковинка ль, что дом
Скорёшенько пойдёт вверх
дном?
От стужи малого прошибли слёзы,
И Ласточку свою, предтечу тёплых
дней,
Он видит
на снегу замёрзшую.
Основу основал, проткал насквозь всю ночь,
Поставил свой товар на-диво,
Засел, надувшися, спесиво,
От лавки не отходит прочь
И думает: лишь только
день настанет,
То всех покупщиков к себе он переманит.
Тут, выведя их
на свои манеры,
Он философию всю вычерпал до
дна.
Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих
на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь, в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа.
Не загляни автор поглубже ему в душу, не шевельни
на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека.
— Вы бы прежде говорили, Михей Иваныч, — отвечал Николай скороговоркой и с досадой, изо всех сил бросая какой-то узелок
на дно брички. — Ей-богу, голова и так кругом идет, а тут еще вы с вашими щикатулками, — прибавил он, приподняв фуражку и утирая с загорелого лба крупные капли пота.
Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит
на извозчике, каждый
день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и посылает
на толкучий продавать новый фрак.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев
на землях и у того и у другого.
Городничий. Да, он отправился
на один
день по весьма важному
делу.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)