Неточные совпадения
Хвалынцев прочитал «Развеселое житье»
из щедринских
рассказов, а за ним появилась другая барышня и, под аккомпанемент Лидиньки Затц, пропела довольно сносно арию
из «Карла Смелого» и романс «Я очи
знал, о, эти очи», составлявший тогда модную слабость града Славнобубенска. И барышне, и Хвалынцеву похлопали дружнее, чем прочим.
Он только тут
узнал про эти муки, он ежедневно слышал свежие
рассказы еще о вчерашних только событиях
из уст молодой женщины, он видел порою взрывы ее невольного негодования, порою ее слезы и… и, потупляя глаза, краснел за себя, за свой народ, за свое правительство, которое становилось ему ненавистным в эти тяжелые минуты.
Однако, через пять минут, увлеченный жаром своего
рассказа и таким внимательным, даже приятельски завистливым участием друга Тадеуша, выболтал, что «моя — де Сусанна — это божество! вдова гусарского полковника барона Стекльштрома (полковника и барона он прибавил для пущей важности), что эта прелесть готова ему всем пожертвовать, что она влюблена в него без памяти, что вообще, это — добрейшее и благороднейшее существо
из всех, каких он только
знал на свете, существо, которое ни в чем не умеет отказывать, и вот доказательство: эти триста рублей, пожертвованные в пользу народного дела, но… одно лишь бесконечно жаль: москéвка!
Главноуправляющий имениями графини Завадской, имевший на нее, как мы уже
знаем из рассказа швейцара, такое неотразимое влияние — был атлетически сложенный мужчина лет шестидесяти, с подстриженными под гребенку седыми как лунь волосами, длинными усами с подусниками, придававшими воинственный вид до сих пор еще чрезвычайно красивому лицу, с крупными, правильными чертами и темно-карими большими глазами.
Неточные совпадения
Из рассказов летописца видно, что они и рады были не бунтовать, но никак не могли устроить это, ибо не
знали, в чем заключается бунт.
Отвечая на них, он проговорил три четверти часа, беспрестанно прерываемый и переспрашиваемый, и успел передать все главнейшие и необходимейшие факты, какие только
знал из последнего года жизни Родиона Романовича, заключив обстоятельным
рассказом о болезни его.
— Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой
рассказ, — как несправедливо ты судишь о дяде! Я уже не говорю о том, что он не раз выручал отца
из беды, отдавал ему все свои деньги, — имение, ты, может быть, не
знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда, говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон…
Самгин слушал и, следя за лицом рассказчика, не верил ему.
Рассказ напоминал что-то читанное, одну
из историй, которые сочинялись мелкими писателями семидесятых годов. Почему-то было приятно
узнать, что этот модно одетый человек — сын содержателя дома терпимости и что его секли.
Из рассказов отца, матери, бабушки гостям Клим
узнал о себе немало удивительного и важного: оказалось, что он, будучи еще совсем маленьким, заметно отличался от своих сверстников.