Неточные совпадения
Они столпились кучкой у задней стены. Серая толпа с угрюмыми лицами
стояла, переминаясь,
в тяжелом
молчании. Впереди всех был Евсеич. Лицо его было красно, губы сжаты, лоб наморщен. Он кидал исподлобья довольно мрачные взгляды, останавливая их то на Безрылове, то на следователе. По всему было видно, что
в этой толпе и
в Евсеиче, ее представителе, созрело какое-то решение.
— Что ж рассказать-то? Старость, дряхлость пришла, стало не под силу в пустыне жить. К нам в обитель пришел, пятнадцать зим у нас пребывал. На летнее время, с Пасхи до Покрова, иной год и до Казанской, в леса удалялся, а где там подвизался, никто не ведал. Безмолвие на себя возложил, в последние десять лет никто от него слова не слыхивал. И на правиле
стоя в молчании, когда молился, губами даже не шевелил.
Через два или три дня после лекции, поздно вечером, когда в Таврическом саду свистали соловьи и у частокола, ограждавшего сад,
стояли в молчании и слушали певцов несколько любителей соловьиного пения, я увидал здесь воспоминаемого литератора. Он был чрезвычайно уныл, и вдобавок все его изнеможденное болезнью лицо было исцарапано и испачкано, а платье его было в сору и в пуху; очевидно, он был в большой переделке.
Неточные совпадения
Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен
стоял;
стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было
в его
молчании, и это все чувствовали.
Минуты две продолжалось
молчание. Он сидел потупившись и смотрел
в землю; Дунечка
стояла на другом конце стола и с мучением смотрела на него. Вдруг он встал:
Совершенное
молчание воцарилось
в комнате. Даже плакавшие дети затихли. Соня
стояла мертво-бледная, смотрела на Лужина и ничего не могла отвечать. Она как будто еще и не понимала. Прошло несколько секунд.
Одну из них, богиню
Молчания, с пальцем на губах, привезли было и поставили; но ей
в тот же день дворовые мальчишки отбили нос, и хотя соседний штукатур брался приделать ей нос «вдвое лучше прежнего», однако Одинцов велел ее принять, и она очутилась
в углу молотильного сарая, где
стояла долгие годы, возбуждая суеверный ужас баб.
Когда дверь затворилась за Приваловым и Nicolas,
в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд
стояло гробовое
молчание. Все думали об одном и том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом самом кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.