Неточные совпадения
Его родина — глухая слободка Чалган — затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды
Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и, хотя угрюмая чаща все еще
стояла кругом враждебною стеной, они не унывали. По расчищенному месту побежали изгороди, стали скирды и стога; разрастались маленькие дымные юртенки; наконец, точно победное знамя, на холмике из середины поселка выстрелила к небу колокольня. Стал Чалган большою слободой.
Здесь жили чужие, дальние люди. Как попали они сюда, какая непогода кинула их в далекие дебри,
Макар не знал и не интересовался, но он любил вести с ними дела, так как они его не прижимали и не очень
стояли за плату.
Над самым телом
Макара, толкая его ногою,
стоял старый попик Иван. Его длинная ряса была покрыта снегом; снег виднелся на меховом бергесе (шапке), на плечах, в длинной бороде попа Ивана. Всего удивительнее было то обстоятельство, что это был тот самый попик Иван, который умер назад тому четыре года.
Теперь этот попик, в целом виде,
стоял над
Макаром и поталкивал его ногою.
—
Постой,
постой! — кричал попик, но
Макар даже не слышал.
Тогда
Макар увидел, что они
стоят у большой двери, которую раньше скрывали туманы.
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда,
Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине избы
стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька не резал глаз, не жег, а только грел, и
Макару опять захотелось вечно
стоять здесь и греться. Поп Иван также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие руки.
Макар подошел и тщательно осмотрел весы, чтобы не было фальши. Но фальши не было. Чашки
стояли ровно, не колеблясь.
А
Макар продолжал: у них все записано в книге… Пусть же они поищут: когда он испытал от кого-нибудь ласку, привет или радость? Где его дети? Когда они умирали, ему было горько и тяжело, а когда вырастали, то уходили от него, чтобы в одиночку биться с тяжелою нуждой. И он состарился один со своей второю старухой и видел, как его оставляют силы и подходит злая, бесприютная дряхлость. Они
стояли одинокие, как
стоят в степи две сиротливые елки, которых бьют отовсюду жестокие метели.
И все взгляды устремились на
Макара, и он устыдился. Он почувствовал, что глаза его мутны и лицо темно, волосы и борода всклокочены, одежда изорвана. И хотя задолго до смерти он все собирался купить сапоги, чтобы явиться на суд, как подобает настоящему крестьянину, но все пропивал деньги, и теперь
стоял перед Тойоном, как последний якут, в дрянных торбасишках… И он пожелал провалиться сквозь землю.
И
Макар дрогнул. На сердце его пало сознание, что его жалеют, и оно смягчилось; а так как перед его глазами все
стояла его бедная жизнь, от первого дня до последнего, то и ему стало самого себя невыносимо жалко. И он заплакал…
Неточные совпадения
Вскочила, испугалась я: // В дверях
стоял в халатике // Плешивый человек. // Скоренько я целковенький //
Макару Федосеичу // С поклоном подала: // «Такая есть великая // Нужда до губернатора, // Хоть умереть — дойти!»
Там
стояли Версилов и мама. Мама лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее к сердцу.
Макар Иванович сидел, по обыкновению, на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза с усилием придерживала его руками за плечо, чтобы он не упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы упасть. Я стремительно шагнул ближе, вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Подходила, наконец, часто к дверям из своей кухни Лукерья и,
стоя за дверью, слушала, как рассказывает
Макар Иванович.
Макар Иванович по поводу этого дня почему-то вдруг ударился в воспоминания и припомнил детство мамы и то время, когда она еще «на ножках не
стояла».
— Нет,
постойте… Вот ты, поп
Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою чашу испил до самого дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя чаша… да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И первого я попа
Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?