Неточные совпадения
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми
глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и
на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движениями или словами, выдавливало из ее
глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось
на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
Доктор взял ребенка
на руки, быстро повернул к свету и заглянул в
глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться дня через два.
Пока дядя Максим с холодным мужеством обсуждал эту жгучую мысль, соображая и сопоставляя доводы за и против, перед его
глазами стало мелькать новое существо, которому судьба судила явиться
на свет уже инвалидом. Сначала он не обращал внимания
на слепого ребенка, но потом странное сходство судьбы мальчика с его собственною заинтересовало дядю Максима.
Присутствие в доме слепого мальчика постепенно и нечувствительно дало деятельной мысли изувеченного бойца другое направление. Он все так же просиживал целые часы, дымя трубкой, но в
глазах, вместо глубокой и тупой боли, виднелось теперь вдумчивое выражение заинтересованного наблюдателя. И чем более присматривался дядя Максим, тем чаще хмурились его густые брови, и он все усиленнее пыхтел своею трубкой. Наконец однажды он решился
на вмешательство.
Мир, сверкавший, двигавшийся и звучавший вокруг, в маленькую головку слепого проникал главным образом в форме звуков, и в эти формы отливались его представления.
На лице застывало особенное внимание к звукам: нижняя челюсть слегка оттягивалась вперед
на тонкой и удлинившейся шее. Брови приобретали особенную подвижность, а красивые, но неподвижные
глаза придавали лицу слепого какой-то суровый и вместе трогательный отпечаток.
Дойдя до холмика, они уселись
на нем все трое. Когда мать приподняла мальчика с земли, чтобы посадить его поудобнее, он опять судорожно схватился за ее платье; казалось, он боялся, что упадет куда-то, как будто не чувствуя под собой земли. Но мать и
на этот раз не заметила тревожного движения, потому что ее
глаза и внимание были прикованы к чудной весенней картине.
Кто смотрел
на него, как он уверенно выступал в комнатах, поворачивая именно там, где надо, и свободно разыскивая нужные ему предметы, тот мог бы подумать, если это был незнакомый человек, что перед ним не слепой, а только странно сосредоточенный ребенок с задумчивыми и глядевшими в неопределенную даль
глазами.
Она взглянула смеющимися
глазами на робко вошедшего вместе с Максимом мальчика и
на Иохима, который просил позволения послушать заморскую музыку и теперь стоял у двери, застенчиво потупив
глаза и свесив чуприну.
И она сознавала, что гордая «пани» смиряется в ней перед конюхом-хлопом. Она забывала его грубую одежду и запах дегтя, и сквозь тихие переливы песни вспоминалось ей добродушное лицо, с мягким выражением серых
глаз и застенчиво-юмористическою улыбкой из-под длинных усов. По временам краска гнева опять приливала к лицу и вискам молодой женщины: она чувствовала, что в борьбе из-за внимания ее ребенка она стала с этим мужиком
на одну арену,
на равной ноге, и он, «хлоп», победил.
Ей вспомнилось выражение боли, вызванное ее игрой
на лице мальчика, и жгучие слезы лились у нее из
глаз, и по временам она с трудом сдерживала подступавшие к горлу и готовые вырваться рыдания.
Все это было сделано так неожиданно и быстро, что девочка, пораженная удивлением, не могла сказать ни слова; она только глядела
на него широко открытыми
глазами, в которых отражалось чувство, близкое к ужасу.
Слово участия и ласковый тон вызвали в мальчике еще большую нервную вспышку плача. Тогда девочка присела около него
на корточки; просидев так с полминуты, она тихо тронула его волосы, погладила его голову и затем, с мягкою настойчивостью матери, которая успокаивает наказанного ребенка, приподняла его голову и стала вытирать платком заплаканные
глаза.
Он повиновался. Теперь он сидел, как прежде, лицом к стороне заката, и когда девочка опять взглянула
на это лицо, освещенное красноватыми лучами, оно опять показалось ей странным. В
глазах мальчика еще стояли слезы, но
глаза эти были по-прежнему неподвижны; черты лица то и дело передергивались от нервных спазмов, но вместе с тем в них виднелось недетское, глубокое и тяжелое горе.
— Нет, — сказал мальчик в раздумье. — Я забыл все… А все-таки я видел, право же, видел… — добавил он после минутного молчания, и его лицо сразу омрачилось.
На незрячих
глазах блеснула слеза…
Эвелина, выросшая и сложившаяся как-то совершенно незаметно, глядела
на эту заколдованную тишь своими ясными
глазами, в которых можно было по временам подметить что-то вроде недоумения, вопроса о будущем, но никогда не было и тени нетерпения.
Правильные красивые черты зарисованы плавными, холодными линиями; голубые
глаза глядят ровно, спокойно; румянец редко является
на этих бледных щеках, но это не та обычная бледность, которая ежеминутно готова вспыхнуть пламенем жгучей страсти; это скорее холодная белизна снега.
Всякому, кто посмотрел бы
на него в ту минуту, когда он сидел поодаль от описанной группы, бледный, взволнованный и красивый, сразу бросилось бы в
глаза это своеобразное лицо,
на котором так резко отражалось всякое душевное движение.
Мать смотрела
на сына с печалью в
глазах.
Глаза Эвелины выражали сочувствие и беспокойство. Один Максим будто не замечал, какое действие производит шумное общество
на слепого, и радушно приглашал гостей наведываться почаще в усадьбу, обещая молодым людям обильный этнографический материал к следующему приезду.
Старик смотрел
на нее из-под бровей пытливыми
глазами, которые встречались порой с гневным, сверкающим взглядом молодой девушки.
Она слушала, низко наклонясь над работой. Ее
глаза заискрились, щеки загорелись румянцем, сердце стучало… Потом блеск
глаз потух, губы сжались, а сердце застучало еще сильнее, и
на побледневшем лице появилось выражение испуга.
Когда
на террасе, которая вела из сада в гостиную, раздались шаги, все
глаза повернулись туда. В темном четырехугольнике широких дверей показалась фигура Эвелины, а за нею тихо подымался по ступенькам слепой.
Молодая девушка почувствовала
на себе эти сосредоточенные, внимательные взгляды, однако это ее не смутило. Она прошла через комнату своею обычною ровною поступью, и только
на одно мгновение, встретив короткий из-под бровей взгляд Максима, она чуть-чуть улыбнулась, и ее
глаза сверкнули вызовом и усмешкой. Пани Попельская вглядывалась в своего сына.
А Петр все молчал, приподняв кверху слепые
глаза, и все будто прислушивался к чему-то. В его душе подымались, как расколыхавшиеся волны, самые разнообразные ощущения. Прилив неведомой жизни подхватывал его, как подхватывает волна
на морском берегу долго и мирно стоявшую
на песке лодку…
На лице виднелось удивление, вопрос, и еще какое-то особенное возбуждение проходило по нем быстрыми тенями. Слепые
глаза казались глубокими и темными.
Максим, довольно равнодушный к музыке,
на этот раз чувствовал что-то новое в игре своего питомца и, окружив себя клубами дыма, слушал, качал головой и переводил
глаза с Петра
на Эвелину.
Когда он глухо закашлялся, схватившись руками за впалую грудь, — Анна Михайловна смотрела
на него широко раскрытыми
глазами, точно перед ней вдруг появился призрак…
Петр стоял сумрачный и потемневший, точно
на лицо его надвинулась туча. Брови звонаря тоже вдруг поднялись высоко над
глазами, в которых виднелось так знакомое Эвелине выражение слепого страдания…
В проходе вынырнуло вдруг из темноты новое лицо. Это был, очевидно, Роман. Лицо его было широко, изрыто оспой и чрезвычайно добродушно. Закрытые веки скрывали впадины
глаз,
на губах играла добродушная улыбка. Пройдя мимо прижавшейся к стене девушки, он поднялся
на площадку. Размахнувшаяся рука его товарища попала ему сбоку в шею.
Эвелина задумалась и потом, поднимая
на старика свои синие
глаза, в которых теперь виднелась борьба и страдание, сказала...
Одним утром Анна Михайловна вошла в комнату сына. Он еще спал, но его сон был как-то странно тревожен:
глаза полуоткрылись и тускло глядели из-под приподнятых век, лицо было бледно, и
на нем виднелось выражение беспокойства.
Вот, видишь ли… когда я смотрю
на большую красную поверхность, она производит
на мой
глаз такое же беспокойное впечатление чего-то упруго-волнующегося.
— Вот, ты увидишь человека, — сказал, сверкая
глазами, Максим, — который вправе роптать
на судьбу и
на людей. Поучись у него переносить свою долю… А ты…
Между тем Максим круто повернулся и заковылял по улице. Его лицо было красно,
глаза горели… С ним была, очевидно, одна из тех вспышек, которые были хорошо известны всем, знавшим его в молодости. И теперь это был уже не педагог, взвешивающий каждое слово, а страстный человек, давший волю гневному чувству. Только кинув искоса взгляд
на Петра, старик как будто смягчился. Петр был бледен, как бумага, но брови его были сжаты, а лицо глубоко взволнованно.
Он прижал руку матери к губам и покрыл ее поцелуями.
На его
глазах стояли слезы. Он долго плакал, и это его облегчило.
— Хуже: ему выжгло
глаза на войне.
И перед незрячими
глазами встало синее небо и яркое солнце, и прозрачная река с холмиком,
на котором он пережил так много и так часто плакал еще ребенком… И потом и мельница, и звездные ночи, в которые он так мучился, и молчаливая, грустная луна… И пыльный шлях, и линия шоссе, и обозы с сверкающими шинами колес, и пестрая толпа, среди которой он сам пел песню слепых…
В зале настала глубокая тишина, когда
на эстраде появился молодой человек с красивыми большими
глазами и бледным лицом. Никто не признал бы его слепым, если б эти
глаза не были так неподвижны и если б его не вела молодая белокурая дама, как говорили, жена музыканта.