Студент говорил пылко, с тою особенною юношескою страстью, которая кидается навстречу неизвестному будущему безрасчетно и безрассудно. Была в этой вере
в будущее с его чудесами какая-то особенная чарующая сила, почти неодолимая сила привычки…
Неточные совпадения
Конечно, она страдала
в этом случае, как мать, отражением сыновнего недуга и мрачным предчувствием тяжелого
будущего, которое ожидало ее ребенка; но, кроме этих чувств,
в глубине сердца молодой женщины щемило также сознание, что причина несчастия лежала
в виде грозной возможности
в тех, кто дал ему жизнь…
Лицо слепого, вместе с напряженным вниманием, выражало удовольствие; он, видимо, любовался каждым отдельным тоном, и уже
в этой чуткой внимательности к элементарным звукам, составным частям
будущей мелодии, сказывались задатки артиста.
Дядя Максим относился ко всем этим музыкальным экспериментам только терпимо. Как это ни странно, но так явно обнаружившиеся склонности мальчика порождали
в инвалиде двойственное чувство. С одной стороны, страстное влечение к музыке указывало на несомненно присущие мальчику музыкальные способности и, таким образом, определяло отчасти возможное для него
будущее. С другой — к этому сознанию примешивалось
в сердце старого солдата неопределенное чувство разочарования.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее
будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог, а
в Риме святой его «папеж». Это тебе говорю я, Валентин Яскульский, и ты должна мне верить потому, что я твой отец, — это рrimо.
Человек — одно звено
в бесконечной цепи жизней, которая тянется через него из глубины прошедшего к бесконечному
будущему.
Эвелина, выросшая и сложившаяся как-то совершенно незаметно, глядела на эту заколдованную тишь своими ясными глазами,
в которых можно было по временам подметить что-то вроде недоумения, вопроса о
будущем, но никогда не было и тени нетерпения.
Попельский-отец привел имение
в образцовый порядок, но до вопросов о
будущем его сына доброму человеку, конечно, не было ни малейшего дела.
Ветер шевелил прядь волос, свесившуюся из-под его шляпы, и тянулся мимо его уха, как протяжный звон эоловой арфы. Какие-то смутные воспоминания бродили
в его памяти; минуты из далекого детства, которое воображение выхватывало из забвения прошлого, оживали
в виде веяний, прикосновений и звуков… Ему казалось, что этот ветер, смешанный с дальним звоном и обрывками песни, говорит ему какую-то грустную старую сказку о прошлом этой земли, или о его собственном прошлом, или о его
будущем, неопределенном и темном.
Он умирает, но
в нем живет семя, а
в этом семени живет
в «возможности» и все
будущее растение, с его
будущею роскошной листвой и с его новым плодом.
Тем не менее, настоящая его жизнь, проходившая
в серьезной работе над собой,
в тревожных думах о жене и
будущем ребенке, не позволяла ему сосредоточиваться на прежних бесплодных потугах.
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся
в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Только в самое последнее время, по поводу своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и
в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых Вронский уж не находил руководящей нити.
Несмотря на это, на меня часто находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле для человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми глазами, как я; я просил бога сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь
в будущем, я все отдал бы за красивое лицо.
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока… не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придется
в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса».
Неточные совпадения
Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором
в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и
будущему…
[Фаланстер (франц.) — дом-дворец,
в котором, по идее французского социалиста-утописта Фурье (1772–1837), живет «фаланга», то есть ячейка коммунистического общества
будущего.]
Он порешил однажды навсегда, что старая жизнь безвозвратно канула
в вечность и что, следовательно, незачем и тревожить этот хлам, который не имеет никакого отношения к
будущему.
Но меланхолический вид (предтеча
будущего мистицизма) прикрывал
в нем много наклонностей, несомненно порочных.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали
в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на
будущее время еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени
в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.