Абрам не сказал ничего. Но через несколько дней он как-то встретился мне на улице. С ним рядом шел незнакомый татарин, длинный, как жердь, и тощий, как скелет. Поравнявшись со мной, Абрам под влиянием какой-то внезапной мысли вдруг шагнул в сторону и
очутился передо мной.
О Шерамуре размышлять было уже некогда, но зато он сам
очутился передо мною в самую неожиданную минуту, и притом в особенном, мало свойственном ему настроении.
Неточные совпадения
Обноскин скрылся. Чрез минуту
передо мной очутился дядя, как будто вырос из-под земли.
Я очутилась вдруг в таком новом, счастливом мире, так много радостей охватило
меня, такие новые интересы явились
передо мной, что
я сразу, хотя и бессознательно, отреклась от всего своего прошедшего и всех планов этого прошедшего.
Услыхав этот разговор,
я начал припоминать, как это было, — и действительно вспомнил, что
передо мною неслось что-то легкое, тонкое и прекрасное: оно тянуло
меня за собою, или
мне только казалось, что оно
меня тянет, но
я бросился к нему и…
очутился в описанном положении, между небом и землею, откуда и начинался ряд моих воспоминаний.
— Застал
я ее давеча, при разборке ее багажа, в страшном испуге. Спрашиваю, что за притча? Развернула она
передо мною узелки свои, показала
мне складни, серги дорогие, жемчуг и объявила
мне, сердешная, что не знает, как они тут
очутились; ибо-де у ней таких вещей от роду не бывало, да и в доме Шереметева и твоем никто ее не даривал ими.
Я рассмеялся и сказал ей: «Не бойся, Катенька! это все твое; Данилыч догадлив…» A, min Herz [Мой дорогой (искаж. нем.).], твое дельце!