Неточные совпадения
Солнце висело над дальней грядой гор. И летом оно стоит в этих местах невысоко, но светит своими косыми лучами почти целые сутки, восходя и заходя почти в одном месте.
Земля, разогреваемая спокойно, но постоянно, не успевает значительно охладиться в короткую ночь, с ее предутренним туманом, и в полдень северное лето пышет жаром и сверкает своей особенной прелестью, тихой и печальной…
Кое-где открывались вдруг небольшие озерки, точно клочки синего неба, упавшие на
землю и оправленные в изумрудную зелень…
По этим речкам ходили «вольно, нехранимо» табуны кобылиц, принадлежащие якутским «богатырям» родовичам, успевшим и здесь, на лоне почти девственной природы, захватить лучшие уголки божией
земли.
Кое-где, правда, проезжая по наслегам, мы встречали клочки
земли, старательно обнесенные высоким палисадом или тыном и напоминавшие вдали от жилья кладбища или старые языческие мольбища, огражденные от взоров посторонних.
Якуты в точности исполнили волю начальства — отвели по клочку
земли и обнесли крепчайшими частоколами, оставив лишь один вход, запиравшийся на замок, ключ от которого вручался особому выборному лицу.
Между тем стрелок, подобрав уток, причалил к берегу, соскочил с плота и торопливо направился к нам, перескакивая через городьбу и шагая через грядки. Подойдя на несколько шагов, он отдал женщине ружье и кинул на
землю уток.
Через полчаса мы лежали на сочной траве, невдалеке от избушки. На
земле потрескивал костер, и в железном котле закипала вода.
— Всегда вот этак. Теперь я уже и не спрашиваю… Плачет… Или ударится о
землю… Пена изо рта, как есть порченая! Так и сам не знаю, — откуда она родом…
Вскоре передо мной мелькнула лесная вырубка. Распаханная
земля густо чернела жирными бороздами, и только островками зелень держалась около больших, еще не выкорчеванных пней. За большим кустом, невдалеке от меня, чуть тлелись угли костра, на которых стоял чайник. Маруся сидела вполоборота ко мне. В эту минуту она распустила на голове платок и поправляла под ним волосы. Покончив с этим, она принялась есть.
— Про Тимоху-то?.. Как мы с ним в улусе
землю зачали пахать?
Кабы так что лошадь, да соха, да семены —
землю бы пахать, чего боле!
Земли, слышь, много,
земля, я поглядел, хороша».
Снег-то мигом съело, пошла из
земли трава.
— Побился я этот день порядочно, — продолжал он, — земля-те сроду не пахана, конь якутской дикой; не то что на него надеяться: чуть зазевался, уж он норовит порскнуть в лес, да и с сохой.
«Ну, мол, известно чего:
землю пашу». Значит, я ей говорю по-своему, по-русски, а старик якут переводит.
«Как же, я говорю, не дозволите? Ежели нам
земля отведена, то, стало быть, я ей хозяин, глядеть мне на нее, что ли?»
«
Землю, говорит, мы тебе отвели для божьего дела: коси, что бог сам на ней уродит, а портить не моги».
«А ты, говорит, что над землей-то делаешь?
Бог, значит, положил так, что трава растет кверху, черная
земля внизу и коренье в
земле.
Земля-те изболит, травы родить нам не станет, как будем жить?» Вот видишь ты, куда повернула!
А откуда хлебу быть, ежели
землю не пахать».
— Поди ты! Нельзя смеяться-то ей. Как засмеется, то потом плакать. Об
землю иной раз колотится… Порченая, что ли, шут ее разберет.
— Мы-то? — Он взглянул на меня с оттенком недоумения, как человек, которому трудно перевести внимание на новый предмет разговора. — Мы, значит, по своему делу, по хресьянскому. Главная причина из-за
земли. Ну и опять, видишь ты, склёка. Они, значит, так, мир, значит, этак. Губернатор выезжал. «Вы, говорит, сроки пропустили…» Мы говорим: «
Земля эта наша, деды пахали, кого хошь спроси… Зачем нам сроки?» Ничего не примает, никаких то есть резонов…
— То-то, — сказал он, помолчав. — Грешим, грешим… А много ли и всего-то
земли надо? Всего, братец, три аршина.
— Пашаничку на тот год посеем. Гляди, кака пашаничка вымахнет… Земля-то — сахар!
Эти бродячие пастыри постоянно объезжают свое стадо, рассеянное на невообразимых пространствах, венчая супругов, у которых давно бегают дети, крестя подростков и отпевая умерших, кости которых давно истлели в
земле.
Между тем незаметно подходила осень. Уже с августа утренники крепко стискивали
землю. К середине дня она едва успевала оттаять под косыми лучами солнца, как уж с ранних сумерек ее опять начинало примораживать. Воздух был чист и прозрачен, звуки неслись отчетливо, ясно, далеко, копыта лошадей звонко стучали по голой, но уже скованной
земле…
Но что было всего страннее, — облако ползло совсем низко над
землей, вздрагивая, как будто теряя силы в своем полете и готовое упасть на слободу всей своей грузной массой…
А пора, действительно, начиналась темная. Осень круто поворачивала к зиме; каждый год в этот промежуток между зимой и осенью в тех местах дуют жестокие ветры. Бурные ночи полны холода и мрака. Тайга кричит не переставая; в лугах бешено носятся столбы снежной колючей пыли, то покрывая, то опять обнажая замерзшую
землю.
Почти половину населения слободки составляли татары, которые смотрели на этот сезон с своей особой точки зрения. Мерзлая
земля не принимает следов, а сыпучий снег, переносимый ветром с места на место, — тем более… Поэтому то и дело, выходя ночью из своей юрты, я слышал на татарских дворах подозрительное движение и тихие сборы… Фыркали лошади, скрипели полозья, мелькали в темноте верховые… А наутро становилось известно о взломанном амбаре «в якутах» или ограблении какого-нибудь якутского богача.
Разложив их на
земле, старик нащупывал левой рукой место, а правой ударял гибким прутом.
Теперь они шли по улице, озябшие и несчастные. Слезы текли из слепых глаз старухи и замерзали на лице. Старик шел с какой-то горестной торжественностью и, постукивая палкой по мерзлой
земле, поднимал лицо высоко, как будто глядя в небо слепыми глазами. Оказалось, что они шли «делать бумагу» в управе. В эту ночь из амбара якута, у которого они зимовали, украли их сокровища, стоившие нескольких лет тяжкого труда…
Кругом юрты все гудело, над крышей отчаянно бился хвост искр и дыма, которые ветер нетерпеливо выхватывал из трубы и стлал по
земле.
Он женился на слобожанке-полуякутке, его девочки говорили только по-якутски, а сам он пахал
землю, продавал хлеб, ездил зимой в извоз и глядел на жизнь умными, немного насмешливыми глазами.
— На чем работать? — уныло сказал заседатель, принимаясь набивать другую трубку. — Областное правление завалено их просьбами об отводе
земли… Просьбы совершенно законные…
— Откуда? Вы знаете, что у слобожан у самих
земли немного. Насилу удалось склонить крестьян уступить по три четверти десятины покоса… Что такое три четверти десятины?
— По закону нельзя поселять ссыльных больше чем на одну треть против местного населения. А их тут теперь почти столько, сколько слобожан. Где же взять
земли?
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на
землях и у того и у другого.
Угоды наши скудные, // Пески, болота, мхи, // Скотинка ходит впроголодь, // Родится хлеб сам-друг, // А если и раздобрится // Сыра земля-кормилица, // Так новая беда:
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу. // Купчине толстопузому! — // Сказали братья Губины, // Иван и Митродор. // Старик Пахом потужился // И молвил, в
землю глядючи: // Вельможному боярину, // Министру государеву. // А Пров сказал: царю…
А нам
земля осталася… // Ой ты,
земля помещичья! // Ты нам не мать, а мачеха // Теперь… «А кто велел? — // Кричат писаки праздные, — // Так вымогать, насиловать // Кормилицу свою!» // А я скажу: — А кто же ждал? — // Ох! эти проповедники! // Кричат: «Довольно барствовать! // Проснись, помещик заспанный! // Вставай! — учись! трудись!..»
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей
земле; // И сам на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.