Неточные совпадения
Я и теперь храню благодарное воспоминание и об этой книге, и о польской
литературе того времени. В ней уже билась тогда струя раннего, пожалуй, слишком наивного народничества, которое, еще не затрагивая прямо острых вопросов тогдашнего строя, настойчиво проводило идею равенства людей…
В это время к отцу часто приходил писатель Александр Гроза, пользовавшийся некоторой известностью в польской
литературе того времени.
Это было первое общее суждение о поэзии, которое я слышал, а Гроза (маленький, круглый человек, с крупными чертами ординарного лица) был первым виденным мною «живым поэтом»… Теперь о нем совершенно забыли, но его произведения были для
того времени настоящей
литературой, и я с захватывающим интересом следил за чтением. Читал он с большим одушевлением, и порой мне казалось, что этот кругленький человек преображается, становится другим — большим, красивым и интересным…
Я думаю поэтому, что если бы кто-нибудь сумел вскрыть мою душу,
то и в этот период моей жизни он бы наверное нашел, что наибольшим удельным весом обладали в ней
те чувства, мысли, впечатления, какие она получала от языка,
литературы и вообще культурных влияний родины моей матери.
В обществе и
литературе шли рассуждения о
том, «пороть ли розгами ребенка, учить ли грамоте народ».
В пансионе Рыхлинского было много гимназистов, и потому мы все заранее знакомились с этой рукописной
литературой. В одном из альбомов я встретил и сразу запомнил безыменное стихотворение, начинавшееся словами: «Выхожу задумчиво из класса». Это было знаменитое добролюбовское «Размышление гимназиста лютеранского вероисповедания и не Киевского округа». По вопросу о
том, «был ли Лютер гений или плут», бедняга говорил слишком вольно, и из «чувства законности» он сам желает, чтобы его высекли.
Но… в сущности, этого не было, и не было потому, что
та самая рука, которая открывала для меня этот призрачный мир, — еще шире распахнула окно родственной русской
литературы, в которое хлынули потоками простые, ясные образы и мысли.
Эта струя
литературы того времени, этот особенный двусторонний тон ее — взяли к себе мою разноплеменную душу…
Это — «
литература»,
то есть нечто гораздо интереснее нашего тусклого городишка, с его заросшими прудами и сонными лачугами…
Кроме
того, он питает уважение к
литературе.
И если впредь корреспонденции будут касаться деятельности правительственной власти,
то он, помощник исправника, при всем уважении к отцу, а также к
литературе, будет вынужден произвести секретное дознание о вредной деятельности корреспондента и даже… ему неприятно говорить об этом… ходатайствовать перед губернатором о высылке господина литератора из города…
Так как это отчасти совпало с религиозной полемикой,
то сначала я к этой
литературе отнесся скептически.
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как начал говорить о
литературе,
то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь очень похожий портрет.
То, что вы сказали, совершенно характеризует французское искусство теперь, и живопись и даже
литературу: Zola, Daudet. Но, может быть, это всегда так бывает, что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
Ни у кого не спрашивая о ней, неохотно и притворно-равнодушно отвечая на вопросы своих друзей о
том, как идет его книга, не спрашивая даже у книгопродавцев, как покупается она, Сергей Иванович зорко, с напряженным вниманием следил за
тем первым впечатлением, какое произведет его книга в обществе и в
литературе.
И мало
того: лет двадцать
тому назад он нашел бы в этой
литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на такую, в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор, борьба за существование, — и всё.
Именно, когда представитель всех полковников-брандеров, наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всем, Варвар Николаич Вишнепокромов приехал к нему затем именно, чтобы наговориться вдоволь, коснувшись и политики, и философии, и
литературы, и морали, и даже состоянья финансов в Англии, он выслал сказать, что его нет дома, и в
то же время имел неосторожность показаться перед окошком.