— Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, — как-то дико произнес он и отошел к окну. — Слушай, — прибавил он, воротившись к ней через минуту, — я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего
мизинца… и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом
с тобою.
Еще не гласно бы,
с ним говорить опасно, // Давно бы запереть пора, // Послушать, так его
мизинец // Умнее всех, и даже князь-Петра! // Я думаю, он просто якобинец, // Ваш Чацкий!!!.. Едемте. Князь, ты везти бы мог // Катишь или Зизи, мы сядем в шестиместной.
Он вошел тихо, медленно опустился в кресло и, взяв
с окна гипсовую статуэтку Гарибальди, длинным ногтем левого
мизинца начал вычищать пыль, набившуюся в углубляющихся местах фигуры.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры
с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась
с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый
мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?