Неточные совпадения
Под конец моего пребывания в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать
экзамен. Я
был в третьем классе гимназии, когда однажды, в начале учебного года, в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже в синем учительском мундире. Я шел с другим мальчиком, поступившим в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
Это — учитель немецкого языка, мой дальний родственник, Игнатий Францевич Лотоцкий. Я еще не поступал и в пансион, когда он приехал в Житомир из Галиции. У него
был диплом одного из заграничных университетов, дававший тогда право преподавания в наших гимназиях. Кто-то у Рыхлинских посмеялся в его присутствии над заграничными дипломами. Лотоцкий встал, куда-то вышел из комнаты, вернулся с дипломом и изорвал его в клочки. Затем уехал в Киев и там выдержал новый
экзамен при университете.
— А! Это вы. Хотите ко мне
пить чай? Вот, кстати, познакомьтесь: Жданов, ваш будущий товарищ, если только не срежется на
экзамене, — что, однако, весьма вероятно. Мы вам
споем малорусскую песню. Чи може ви наших пiсень цураєтесь? — спросил он по — малорусски. — А коли не цураєтесь, — идем.
Из гимназии ему пришлось уйти. Предполагалось, что он
будет держать экстерном, но вместо подготовки к
экзамену он поглощал книги, делал выписки, обдумывал планы каких-то работ. Иногда, за неимением лучшего слушателя, брат прочитывал мне отрывки ив своих компиляций, и я восхищался точностью и красотой его изложения. Но тут подвернулось новое увлечение.
К
экзаменам брат так и не приступал. Он отпустил усики и бородку, стал носить пенсне, и в нем вдруг проснулись инстинкты щеголя. Вместо прежнего увальня, сидевшего целые дни над книгами, он представлял теперь что-то вроде щеголеватого дэнди, в плоеных манишках и лакированных сапогах. «Мне нужно бывать в обществе, — говорил он, — это необходимо для моей работы». Он посещал клубы, стал отличным танцором и имел «светский» успех… Всем давно уже
было известно, что он «сотрудник Трубникова», «литератор».
Спать под деревом мне совсем не хотелось. Я опять ринулся, как сумасшедший, с холма и понесся к гимназии, откуда один за другим выходили отэкзаменовавшиеся товарищи. По «закону божию», да еще на последнем
экзамене, «резать»
было не принято. Выдерживали все, и городишко, казалось,
был заполнен нашей опьяняющей радостью. Свобода! Свобода!
Перевели меня без
экзамена, я
был свободен и переполнен радостью этой свободы, которая оттенялась еще тем, что в гимназии
экзамены шли своим порядком и общие каникулы еще не начинались.
Когда
экзамен по какому-нибудь предмету кончался и из дверей показывались синие учительские мундиры, я убегал с радостным сознанием, что через несколько минут
буду далеко от них, на полной свободе.
Когда служба кончилась, мы вышли вместе. Мой приятель
был свободен, как и я. Меня освободили от
экзаменов, его вовсе не допустили, и он собирался поступить в телеграфисты. Теперь он располагал собой, с полною беззаботностию наслаждаясь весной.
Было это уже весной, подходили
экзамены, наши вечера и танцы прекратились, потом мы уехали на каникулы в деревню. А когда опять подошла осень и мы стали встречаться, я увидел, что наша непрочная «взаимная симпатия» оказалась односторонней. Задатки этой драмы
были даны вперед. Мы
были одногодки. Я перешел в пятый класс и оставался по — прежнему «мальчишкой», а она стала красивым подростком пятнадцати лет, и на нее стали обращать внимание ученики старших классов и даже взрослые кавалеры.
Кончились переходные экзамены из шестого класса в седьмой. Это
были экзамены очень трудные и многочисленные, — и письменные и устные. Сдал я их с блеском и в душе ждал, но боялся высказать громко: дадут награду первой степени. Очень хотелось, как в прошлом году, получить книги, да еще в ярких, красивых переплетах.
Неточные совпадения
Дед Аким устроил так, что Клима все-таки приняли в гимназию. Но мальчик считал себя обиженным учителями на
экзамене, на переэкзаменовке и
был уже предубежден против школы. В первые же дни, после того, как он надел форму гимназиста, Варавка, перелистав учебники, небрежно отшвырнул их прочь:
Но ехать домой он не думал и не поехал, а всю весну, до
экзаменов, прожил, аккуратно посещая университет, усердно занимаясь дома. Изредка, по субботам, заходил к Прейсу, но там
было скучно, хотя явились новые люди: какой-то студент института гражданских инженеров, длинный, с деревянным лицом, драгун, офицер Сумского полка, очень франтоватый, но все-таки похожий на молодого купчика, который оделся военным скуки ради. Там все считали; Тагильский лениво подавал цифры:
— После
экзаменов я тоже приеду, у меня там урок,
буду репетитором приемыша Радеева, пароходчика, — знаешь? И Лютов приедет.
Раздражаемый ею, он, должно
быть, отвечал невпопад, он видел это по улыбкам молодежи и по тому, что кто-то из солидных людей стал бестактно подсказывать ему ответы, точно добросердечный учитель ученику на
экзамене.
На первой и второй являлись опять-таки «первые ученики», которые так смирно сидят на лекции, у которых все записки
есть, которые гордо и спокойно идут на
экзамен и еще более гордо и спокойно возвращаются с
экзамена: это — будущие кандидаты.