Мать моя была католичка. В первые годы моего детства в нашей семье польский язык господствовал, но наряду с ним я слышал еще два: русский и малорусский. Первую молитву я знал по — польски и по — славянски, с сильными искажениями на малорусский лад. Чистый русский язык я слышал от
сестер отца, но они приезжали к нам редко.
Неточные совпадения
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на квартиру, когда
отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала
сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Но тут вышло неожиданное затруднение. Когда очередь дошла до куклы, то
сестра решительно запротестовала, и протест ее принял такой драматический характер, что
отец после нескольких попыток все-таки уступил, хотя и с большим неудовольствием.
В это время заплакала во сне сестренка. Они спохватились и прекратили спор, недовольные друг другом.
Отец, опираясь на палку, красный и возбужденный, пошел на свою половину, а мать взяла
сестру на колени и стала успокаивать. По лицу ее текли слезы…
Мне этого не хотелось. Идти — это мне нравилось, но я все-таки знал, что надо вернуться домой, к матери,
отцу, братьям и
сестрам.
Он наскоро собрался и уехал. На каникулы мы ездили к нему, но затем вернулись опять в Житомир, так как в Дубно не было гимназии. Ввиду этого
отец через несколько месяцев попросил перевода и был назначен в уездный город Ровно. Там он заболел, и мать с
сестрой уехали к нему.
Могила
отца была обнесена решеткой и заросла травой. Над ней стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей, умер тогда-то… На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были в городе, мать и
сестра каждую весну приносили на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили. За гробом шли старик
отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и учеников.
Сестры Линдгорст с
отцом и матерью тоже были в процессии. Два ксендза в белых ризах поверх черных сутан пели по — латыни похоронные песни, холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой, на руках товарищей, в гробу виднелось бледное лицо с закрытыми глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Шесть лет тому назад, в силу сложившихся обстоятельств, её тетка,
сестра отца и вдова убитого в турецкую войну русского офицера, взяла из родительского дома тогда еще десятилетнюю девочку Милицу и привезла ее в Санкт-Петербург.
— Смущаться тебе нечего, Сима, — успокоенным тоном сказал Теркин и повернул к ней лицо. — Ни тебя, ни двоюродной твоей
сестры отец не обидит. И вы с матерью в полном праве порадеть о ваших кровных достатках. Та госпожа — отрезанный ломоть. Дом и капитал держались отцом твоим, а не братом… Всего бы лучше матери узнать у старика, какие именно деньги остались после дяди, и сообразно с этим и распорядиться.
Неточные совпадения
Сам Левин не помнил своей матери, и единственная
сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью
отца и матери.
Не зная, когда ему можно будет выехать из Москвы. Сергей Иванович не телеграфировал брату, чтобы высылать за ним. Левина не было дома, когда Катавасов и Сергей Иванович на тарантасике, взятом на станции, запыленные как арапы, в 12-м часу дня подъехали к крыльцу Покровского дома. Кити, сидевшая на балконе с
отцом и
сестрой, узнала деверя и сбежала вниз встретить его.
Итак, она звалась Татьяной. // Ни красотой
сестры своей, // Ни свежестью ее румяной // Не привлекла б она очей. // Дика, печальна, молчалива, // Как лань лесная, боязлива, // Она в семье своей родной // Казалась девочкой чужой. // Она ласкаться не умела // К
отцу, ни к матери своей; // Дитя сама, в толпе детей // Играть и прыгать не хотела // И часто целый день одна // Сидела молча у окна.
— Мое имя — Айно, можно говорить Анна Алексеевна. Та, — она указала на дверь в комнату
отца, —
сестра, Христина.
Слова эти слушают
отцы, матери, братья,
сестры, товарищи, невесты убитых и раненых. Возможно, что завтра окраины снова пойдут на город, но уже более густой и решительной массой, пойдут на смерть. «Рабочему нечего терять, кроме своих цепей».