Дело это сразу пошло не настоящей дорогой. Мне казалось, что этот рослый человек питает неодолимое презрение к
очень маленьким мальчикам, а я и еще один товарищ, Сурин, были самые малые ростом во всем пансионе. И оба не могли почему-то воспринять от Пашковского ни одного «правила» и особенно ни одной «поверки»…
Неточные совпадения
В это время я ясно припоминаю себя в комнате больного. Я сидел на полу, около кресла, играл какой-то кистью и не уходил по целым часам. Не могу теперь отдать себе отчет, какая идея овладела в то время моим умом, помню только, что на вопрос одного из посетителей, заметивших меня около стула: «А ты,
малый, что тут делаешь?» — я ответил
очень серьезно...
Книга мне попалась на первый раз
очень хорошая: в ней рассказывалось о
маленьком крестьянском мальчике, сироте, который сначала пас стадо.
Несмотря на сутулость и оспенное лицо, в нем было какое-то особое прирожденное изящество, а
маленькие, немного печальные, но
очень живые черные глаза глядели из-под рябоватых век необыкновенно привлекательным и добрым взглядом.
В Буткевиче это вызывало, кажется, некоторую досаду. Он приписал мое упорство «ополячению» и однажды сказал что-то о моей матери «ляшке»… Это было самое худшее, что он мог сказать. Я
очень любил свою мать, а теперь это чувство доходило у меня до обожания. На этом
маленьком эпизоде мои воспоминания о Буткевиче совсем прекращаются.
Очень вероятно, что через минуту он уже не узнал бы меня при новой встрече, но в моей памяти этот
маленький эпизод остался на всю жизнь.
Инспектор и учителя были
очень удивлены этой вспышкой
маленького клопа.
Все они были
маленькие, толстощекие и
очень похожи друг на друга.
Капитан был человек вспыльчивый, но
очень добродушный и умевший брать многое в жизни со стороны юмора. Кроме того, это было, кажется, незадолго до освобождения крестьян. Чувствовалась потребность единения… Капитан не только не начал дела, простив «
маленькую случайность», но впоследствии ни одно семейное событие в его доме, когда из трубы неслись разные вкусные запахи, не обходилось без присутствия живописной фигуры Лохмановича…
Это было глупо, но в этот вечер все мы были не
очень умны. Наша
маленькая усадьба казалась такой ничтожной под налетами бурной ночи, и в бесновании метели слышалось столько сознательной угрозы… Мы не были суеверны и знали, что это только снег и ветер. Но в их разнообразных голосах слышалось что-то, чему навстречу подымалось в душе неясное, неоформленное, тяжелое ощущение… В этой усадьбе началась и погибла жизнь… И, как стоны погибшей жизни, плачет и жалуется вьюга…
Один из учеников, Заруцкий,
очень хороший, в сущности,
малый, но легко поддававшийся настроениям, встал среди шумевшего класса.
Доманевич проводил учителя на его квартиру над прудом, причем всю дорогу дружески поддерживал его под руку. Дома у себя Авдиев был
очень мил, предложил папиросу и
маленький стаканчик красного вина, но при этом, однако, уговаривал его никогда не напиваться и не влюбляться в женщин. Первое — вредно, второе… не стоит…
И странно: из всего этого великолепия прежде всего передо мной выступала
маленькая комнатка где-то
очень высоко…
Это столкновение сразу стало гимназическим событием. Матери я ничего не говорил, чтобы не огорчать ее, но чувствовал, что дело может стать серьезным. Вечером ко мне пришел один из товарищей, старший годами, с которым мы были
очень близки. Это был превосходный
малый, туговатый на ученье, но с большим житейским смыслом. Он сел на кровати и, печально помотав головой, сказал...
Это был
малый очень добрый,
очень поверхностный и легкомысленный, с которым мы были довольно дружны.
Но когда отец как-то узнал об этом, то сначала
очень рассердился, а потом решил: «Пусть
малый лучше читает книги».
Он был
очень маленький, поэтому огромная голова его в вихрах темных волос казалась чужой на узких плечах, лицо, стиснутое волосами, едва намеченным, и вообще в нем, во всей его фигуре, было что-то незаконченное.
Неточные совпадения
Она решила, что
малую часть приданого она приготовит всю теперь, большое же вышлет после, и
очень сердилась на Левина за то, что он никак не мог серьезно ответить ей, согласен ли он на это или нет.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал
очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный
малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Степану Аркадьичу отъезд жены в деревню был
очень приятен во всех отношениях: и детям здорово, и расходов
меньше, и ему свободнее.
— Право, я не знаю, что в нем можно осуждать. Направления его я не знаю, но одно — он отличный
малый, — отвечал Степан Аркадьич. — Я сейчас был у него, и, право, отличный
малый. Мы позавтракали, и я его научил делать, знаешь, это питье, вино с апельсинами. Это
очень прохлаждает. И удивительно, что он не знал этого. Ему
очень понравилось. Нет, право, он славный
малый.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он
очень неглупый
малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.