На шум выбегают из инспекторской надзиратели, потом инспектор. Но малыши увертываются
от рук Дитяткевича, ныряют между ног у другого надзирателя, добродушного рыжего Бутовича, проскакивают мимо инспектора, дергают Самаревича за шубу, и крики: «бирка, бирка!» несутся среди хохота, топота и шума. Обычная власть потеряла силу. Только резкий звонок, который сторож догадался дать минуты на две раньше, позволяет, наконец, освободить Самаревича и увести его в инспекторскую.
Неточные совпадения
Если за это придется пострадать, он пострадает, но в деле номер такой-то всякая строка, внесенная его
рукой, будет чиста
от неправды.
Однажды в это время я вбежал в спальню матери и увидел отца и мать с заплаканными лицами. Отец нагнулся и целовал ее
руку, а она ласково гладила его по голове и как будто утешала в чем-то, как ребенка. Я никогда ранее не видел между отцом и матерью ничего подобного, и мое маленькое сердчишко сжалось
от предчувствия.
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный день баба Люба, уперев
руки в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну» не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал
от боли, как будто у нее в
руках был не ее сын, а сам Уляницкий.
Мальчик завыл
от боли и схватился
рукой за щеку, а тот ударил по другой щеке и сказал...
В левой
руке у меня была связка книг и тетрадей, в правой — небольшой хлыст для защиты
от собак.
Я тот, который когда-то смотрел на ночной пожар, сидя на
руках у кормилицы, тот, который колотил палкой в лунный вечер воображаемого вора, тот, который обжег палец и плакал
от одного воспоминания об этом, тот, который замер в лесу
от первого впечатления лесного шума, тот, которого еще недавно водили за
руку к Окрашевской…
Нельзя сказать, чтобы в этом пансионе господствовало последнее слово педагогической науки. Сам Рыхлинский был человек уже пожилой, на костылях. У него была коротко остриженная квадратная голова, с мясистыми чертами широкого лица; плечи
от постоянного упора на костыли были необыкновенно широки и приподняты, отчего весь он казался квадратным и грузным. Когда же, иной раз, сидя в кресле, он протягивал вперед свои жилистые
руки и, вытаращив глаза, вскрикивал сильным голосом...
Рыхлинский был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть
руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони остался красный след
от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но
от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
Мальчик встал, весь красный, на колени в углу и стоял очень долго. Мы догадались, чего ждет
от нас старик Рыхлинский. Посоветовавшись, мы выбрали депутацию, во главе которой стал Суханов, и пошли просить прощения наказанному. Рыхлинский принял депутацию с серьезным видом и вышел на своих костылях в зал. Усевшись на своем обычном месте, он приказал наказанному встать и предложил обоим противникам протянуть друг другу
руки.
Эта ночь у нас прошла тревожно: старший брат, проснувшись, увидел, что к нему тянутся черные бархатные
руки, и закричал… Я тоже спал плохо и просыпался в поту
от бессвязных сновидений…
Когда ему иной раз ставили на кафедре чернильницу в виде женского башмачка, он делал гримасу отвращения и, отвернув лицо, обеими
руками как бы отстранял
от себя искушение.
Бедный старик вздыхал, даже плакал, отбиваясь
от соблазнителя: ни нога уже не годится для стремени, ни
рука для сабли, но капитан изо дня в день приходил к его хате, нашептывал одно и то же.
Стеклянная колбочка, которую держал в
руках Игнатович, звякнула о реторту. Он весь покраснел, лицо его как-то беспомощно дрогнуло
от обиды и гнева… В первую минуту он растерялся, но затем ответил окрепшим голосом...
К нам приехал новый директор, Долгоногов, о котором я уже говорил выше. Все, начиная с огромного инспектора и кончая Дитяткевичем, сразу почувствовали над собой авторитетную
руку. Долгоногова боялись, уважали, особенно после случая с Безаком, но… не знали. Он был
от нас как-то далек по своему положению.
Я незаметно для себя и для нее взял ее за
руку, как товарища, и говорил о том, что нее мы были неправы и тогда, когда злорадно следили за смешными неудачами нашего волчонка, и тогда, когда хохотали над его выходкой, вызванной, быть может, застенчивостью и желанием избавиться
от бесполезных мучений…
— А вот другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты? А ведь как распорядился? Ведь ко мне приходят мужики из его деревни. «Что это, говорят, батюшка, такое? сыновья наши совсем
от рук отбились, помогать в работах не хотят, все в писаря хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что вышло!
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и
от рук отбился. «Такой уж он Езоп, — сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал, показал себя.] дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».
Неточные совпадения
Лука Лукич (
от испуга выронил сигару, плюнул и, махнув
рукою, про себя).Черт побери все! сгубила проклятая робость!
Стародум. Вы оба друг друга достойны. (В восхищении соединяя их
руки.)
От всей души моей даю вам мое согласие.
Стародум(целуя сам ее
руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни
от знатности, ни
от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось из
рук вырвать добычь
от порока.
Простаков (отходит, всплеснув
руками).
От кого это, матушка?