Неточные совпадения
Если бы я имел ясное понятие о творении, то, вероятно, сказал бы тогда, что мой
отец (которого я знал хромым) так и был создан
с палкой в руке, что бабушку бог сотворил именно бабушкой, что
мать моя всегда была такая же красивая голубоглазая женщина
с русой косой, что даже сарай за домом так и явился на свет покосившимся и
с зелеными лишаями на крыше.
Вдова тоже приходила к
отцу, хотя он не особенно любил эти посещения. Бедная женщина, в трауре и
с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к
матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые
отец только отмахивался и произносил обычную у него в таких случаях фразу...
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на квартиру, когда
отец был на службе, а
мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую,
с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Однажды в это время я вбежал в спальню
матери и увидел
отца и
мать с заплаканными лицами.
Отец нагнулся и целовал ее руку, а она ласково гладила его по голове и как будто утешала в чем-то, как ребенка. Я никогда ранее не видел между
отцом и
матерью ничего подобного, и мое маленькое сердчишко сжалось от предчувствия.
Мы были уверены, что дело идет о наказании, и вошли в угнетенном настроении. В кабинете мы увидели
мать с встревоженным лицом и слезами на глазах. Лицо
отца было печально.
Отец ее в старые годы «чумаковал», то есть ходил
с обозами в Крым за рыбой и солью, а так как
мать ее умерла рано, то
отец брал ее
с собою…
Однажды, когда
отец был на службе, а
мать с тетками и знакомыми весело болтали за какой-то работой, на дворе послышалось тарахтение колес. Одна из теток выглянула в окно и сказала упавшим голосом...
Кончилась эта болезнь довольно неожиданно. Однажды
отец, вернувшись со службы, привез
с собой остряка дядю Петра. Глаза у Петра, когда он здоровался
с матерью, смеялись, усики шевелились.
Рыхлинский был дальний родственник моей
матери, бывал у нас, играл
с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони остался красный след от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
Мать моя была католичка. В первые годы моего детства в нашей семье польский язык господствовал, но наряду
с ним я слышал еще два: русский и малорусский. Первую молитву я знал по — польски и по — славянски,
с сильными искажениями на малорусский лад. Чистый русский язык я слышал от сестер
отца, но они приезжали к нам редко.
Приблизительно в 1860 году
отец однажды вернулся со службы серьезный и озабоченный. Переговорив о чем-то
с матерью, он затем собрал нас и сказал...
Однажды
мать взяла меня
с собой в костел. Мы бывали в церкви
с отцом и иногда в костеле
с матерью. На этот раз я стоял
с нею в боковом приделе, около «сакристии». Было очень тихо, все будто чего-то ждали… Священник, молодой, бледный,
с горящими глазами, громко и возбужденно произносил латинские возгласы… Потом жуткая глубокая тишина охватила готические своды костела бернардинов, и среди молчания раздались звуки патриотического гимна: «Boźe, coś Polskę przez tak długie wieki…»
— Ка — кой красивый, — сказала моя сестренка. И нам
с братом он тоже очень понравился. Но
мать, увидев его, отчего-то вдруг испугалась и торопливо пошла в кабинет… Когда
отец вышел в гостиную, красивый офицер стоял у картины, на которой довольно грубо масляными красками была изображена фигура бородатого поляка, в красном кунтуше,
с саблей на боку и гетманской булавой в руке.
— А — а, — протянул офицер
с таким видом, как будто он одинаково не одобряет и Мазепу, и Жолкевского, а затем удалился
с отцом в кабинет. Через четверть часа оба вышли оттуда и уселись в коляску.
Мать и тетки осторожно, но
с тревогой следили из окон за уезжавшими. Кажется, они боялись, что
отца арестовали… А нам казалось странным, что такая красивая, чистенькая и приятная фигура может возбуждать тревогу…
Однажды, вернувшись из заседания,
отец рассказал
матери, что один из «подозрительных» пришел еще до начала заседания и, бросив на стол только что полученное письмо, сказал
с отчаянием...
Он наскоро собрался и уехал. На каникулы мы ездили к нему, но затем вернулись опять в Житомир, так как в Дубно не было гимназии. Ввиду этого
отец через несколько месяцев попросил перевода и был назначен в уездный город Ровно. Там он заболел, и
мать с сестрой уехали к нему.
И вот в связи
с этим мне вспоминается очень определенное и яркое настроение. Я стою на дворе без дела и без цели. В руках у меня ничего нет. Я без шапки. Стоять на солнце несколько неприятно… Но я совершенно поглощен мыслью. Я думаю, что когда стану большим, сделаюсь ученым или доктором, побываю в столицах, то все же никогда, никогда не перестану верить в то, во что так хорошо верит мой
отец, моя
мать и я сам.
Вместе
с детьми это составляло около семнадцати рублей в месяц, и это благодаря усиленным стараниям двух — трех добрых людей, которые чтили память
отца и помогали
матери советом…
— А я верю, — сказал Крыштанович
с убеждением. — Сны сбываются очень часто. Мой
отец тоже видел мою
мать во сне задолго до того, как они познакомились… Положим, теперь все ругаются, а все-таки… Постой-ка.
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили. За гробом шли старик
отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и учеников. Сестры Линдгорст
с отцом и
матерью тоже были в процессии. Два ксендза в белых ризах поверх черных сутан пели по — латыни похоронные песни, холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой, на руках товарищей, в гробу виднелось бледное лицо
с закрытыми глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Неточные совпадения
Старуха княгиня Марья Борисовна, крестная
мать Кити, всегда очень ее любившая, пожелала непременно видеть ее. Кити, никуда по своему положению не ездившая, поехала
с отцом к почтенной старухе и встретила у ней Вронского.
Человек,
отец которого вылез из ничего пронырством,
мать которого Бог знает
с кем не была в связи…
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его
отец и
мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить
с своею женой,
с своею семьей.
Сережа, и прежде робкий в отношении к
отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался
отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на
мать.
С одною
матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив
с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Потом, когда он узнал случайно от няни, что
мать его не умерла, и
отец с Лидией Ивановной объяснили ему, что она умерла для него, потому что она нехорошая (чему он уже никак не мог верить, потому что любил ее), он точно так же отыскивал и ждал ее.