Неточные совпадения
В одно утро пан Уляницкий опять появился на подоконнике с таинственным
предметом под полой халата, а затем, подойдя к нашему крыльцу и как-то особенно всматриваясь в наши лица, он стал уверять, что в сущности он очень, очень
любит и нас, и своего милого Мамерика, которому даже хочет сшить новую синюю куртку с медными пуговицами, и просит, чтобы мы обрадовали его этим известием, если где-нибудь случайно встретим.
Еще в Житомире, когда я был во втором классе, был у нас учитель рисования, старый поляк Собкевич. Говорил он всегда по — польски или по — украински, фанатически
любил свой
предмет и считал его первой основой образования. Однажды, рассердившись за что-то на весь класс, он схватил с кафедры свой портфель, поднял его высоко над головой и изо всей силы швырнул на пол. С сверкающими глазами, с гривой седых волос над головой, весь охваченный гневом, он был похож на Моисея, разбивающего скрижали.
Ученики его
любили с какой-то снисходительной нежностью, но
предмета его совсем не учили.
Я
любил рисовать, ограничиваясь рабским копированием, но теперь мне страстно хотелось передать эту картину вот так же просто; с ровной темнотой этих крыш, кольями плетня, врезавшимися в посветлевшее от месяца небо, со всей глубиной влажных теней, в которых чувствуется так много утонувших во тьме
предметов, чувствуется даже недавно выпавший дождь…
У него было то же враждебное чувство к книгам, как и у берегового моего слуги: оба они не
любили предмета, за которым надо было ухаживать с особенным тщанием, а чуть неосторожно поступишь, так, того и гляди, разорвешь.
Человек в первой половине своей жизни всё больше и больше
любит предметы, людей, то есть, выходя из своих пределов, переносит свое сознание в другие существа.
Неточные совпадения
Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь; я
люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки
предметов, которые ежеминутно становятся все яснее и яснее.
Конечно, я знаю, что ты занят иногда учеными
предметами,
любишь читать (уж почему Ноздрев заключил, что герой наш занимается учеными
предметами и
любит почитать, этого, признаемся, мы никак не можем сказать, а Чичиков и того менее).
Кого ж
любить? Кому же верить? // Кто не изменит нам один? // Кто все дела, все речи мерит // Услужливо на наш аршин? // Кто клеветы про нас не сеет? // Кто нас заботливо лелеет? // Кому порок наш не беда? // Кто не наскучит никогда? // Призрака суетный искатель, // Трудов напрасно не губя, //
Любите самого себя, // Достопочтенный мой читатель! //
Предмет достойный: ничего // Любезней, верно, нет его.
— Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать… как вообще… он глядит теперь на
предметы, то есть, поймите меня, как бы это вам сказать, то есть лучше сказать: что он
любит и что не
любит? Всегда ли он такой раздражительный? Какие у него желания и, так сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним словом, я бы желала…
«Послушай, гетман, для тебя // Я позабыла всё на свете. // Навек однажды полюбя, // Одно имела я в
предмете: // Твою любовь. Я для нее // Сгубила счастие мое, // Но ни о чем я не жалею… // Ты помнишь: в страшной тишине, // В ту ночь, как стала я твоею, // Меня
любить ты клялся мне. // Зачем же ты меня не
любишь?»