Неточные совпадения
После
этого глубокомысленные сочинения Ганемана исчезли с отцовского стола, а на их
месте появилась новая книжка
в скромном черном переплете. На первой же странице была виньетка со стихами (на польском языке...
Тогда я подумал, что глядеть не надо: таинственное явление совершится проще, — крылья будут лежать на том
месте, где я молился. Поэтому я решил ходить по двору и опять прочитать десять «Отче наш» и десять «Богородиц». Так как главное было сделано, то молитвы я теперь опять читал механически, отсчитывая одну за другой и загибая пальцы. При
этом я сбился
в счете и прибавил на всякий случай еще по две молитвы… Но крыльев на условленном
месте не было…
Я опять ходил по двору и молился, назначая новые
места,
в самых затененных уголках: под тополем, у садовой калитки, около колодца… Я проходил во все
эти углы без малейшего страха, хотя там было темно и пусто.
Одной ночью разразилась сильная гроза. Еще с вечера надвинулись со всех сторон тучи, которые зловеще толклись на
месте, кружились и сверкали молниями. Когда стемнело, молнии, не переставая, следовали одна за другой, освещая, как днем, и дома, и побледневшую зелень сада, и «старую фигуру». Обманутые
этим светом воробьи проснулись и своим недоумелым чириканьем усиливали нависшую
в воздухе тревогу, а стены нашего дома то и дело вздрагивали от раскатов, причем оконные стекла после ударов тихо и жалобно звенели…
Нам очень нравилось
это юмористическое объяснение, побеждавшее ужасное представление о воющем привидении, и мы впоследствии часто просили отца вновь рассказывать нам
это происшествие. Рассказ кончался веселым смехом… Но
это трезвое объяснение на кухне не произвело ни малейшего впечатления. Кухарка Будзиньская, а за ней и другие объяснили дело еще проще: солдат и сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой», и нечистый ушел
в другое
место.
И вот
в этот тихий вечер мне вдруг почуялось, что где-то высоко,
в ночном сумраке, над нашим двором, над городом и дальше, над деревнями и над всем доступным воображению миром нависла невидимо какая-то огромная ноша и глухо гремит, и вздрагивает, и поворачивается, грозя обрушиться… Кто-то сильный держит ее и управляет ею и хочет поставить на
место. Удастся ли? Сдержит ли? Подымет ли, поставит?.. Или неведомое «щось буде» с громом обрушится на весь
этот известный мне мир?..
И вдруг сзади меня, немного вправо, раздался резкий, пронзительный свист, от которого я инстинктивно присел к земле. Впереди и влево раздался ответный свист, и я сразу сообразил, что
это два человека идут навстречу друг другу приблизительно к тому
месту, где должен был проходить и я.
В темноте уже как будто мелькала неясная фигура и слышались тяжелые шаги. Я быстро наклонился к земле и заполз
в овражек…
Пожалуй,
это была правда: почти не проходило ночи, чтобы
в наших пустынных
местах не случалось грабежей или краж.
Случилось
это следующим образом. Один из наших молодых учителей, поляк пан Высоцкий, поступил
в университет или уехал за границу. На его
место был приглашен новый, по фамилии, если память мне не изменяет, Буткевич.
Это был молодой человек небольшого роста, с очень живыми движениями и ласково — веселыми, черными глазами. Вся его фигура отличалась многими непривычными для нас особенностями.
Внезапный грохот залпа,
в груди ощущение удара и теплоты, и ослепительный свет разливается от
места этого удара…
Былина о «Коршуне — Мине и Прометее — Буйвиде», конечно, не могла бы найти
места в этом журнале, как и другие, порой несомненно остроумные сатиры безыменных поэтов — школьников…
Я долго бродил среди памятников, как вдруг
в одном
месте, густо заросшем травой и кустарником, мне бросилось
в глаза странное синее пятно. Подойдя ближе, я увидел маленького человечка
в синем мундире с медными пуговицами. Лежа на могильном камне, он что-то тщательно скоблил на нем ножиком и был так углублен
в это занятие, что не заметил моего прихода. Однако, когда я сообразил, что мне лучше ретироваться, — он быстро поднялся, отряхнул запачканный мундир и увидел меня.
После
этого он получил
место преподавателя
в житомирской гимназии и женился на одной из моих теток.
Курение, «неразрешенные книги» (Писарев, Добролюбов, Некрасов, — о «нелегальщине» мы тогда и не слыхали), купанье
в неразрешенном
месте, катанье на лодках, гулянье после семи часов вечера — все
это входило
в кодекс гимназических проступков.
Это было что-то вроде обета. Я обозревал весь известный мне мирок. Он был невелик, и мне было не трудно распределить
в нем истину и заблуждение. Вера —
это разумное, спокойное настроение отца. Неверие или смешно, как у капитана, или сухо и неприятно, как у молодого медика. О сомнении, которое остановить труднее, чем было Иисусу Навину остановить движение миров, — я не имел тогда ни малейшего понятия.
В моем мирке оно не занимало никакого
места.
Проведя
в журнале черту, он взглянул на бедного Доманевича. Вид у нашего патриарха был такой растерянный и комично обиженный, что Авдиев внезапно засмеялся, слегка откинув голову. Смех у него был действительно какой-то особенный, переливчатый, заразительный и звонкий, причем красиво сверкали из-под тонких усов ровные белые зубы. У нас вообще не было принято смеяться над бедой товарища, — но на
этот раз засмеялся и сам Доманевич. Махнув рукой, он уселся на
место.
Быть может, во веем городе я один стою вот здесь, вглядываясь
в эти огни и тени, один думаю о них, один желал бы изобразить и
эту природу, и
этих людей так, чтобы все было правда и чтобы каждый нашел здесь свое
место.
В следующий раз, проходя опять тем же
местом, я вспомнил вчерашнюю молитву. Настроение было другое, но… кто-то как будто упрекнул меня: «Ты стыдишься молиться, стыдишься признать свою веру только потому, что
это не принято…» Я опять положил книги на панель и стал на колени…
Переливчатый смех Авдиева спугнул
эти фантазии. На
этот раз я покраснел от того, что почувствовал их ребячество, и… вспомнил сразу, что,
в сущности, великодушие мое было довольно дешевого свойства, так как и без Авдиева мои шансы были довольно плохи… Реализм отвоевывал
место у сентиментально — фантастической драмы…
И столько
в этом было жизни, глубины, наконец столько неведомого и тайно — манящего, что для других вопросов не оставалось
места.
Мы пошли на то самое
место, где Дитяткевич устраивал свои засады на учеников. Была своя новая прелесть и
в этом обстоятельстве.
Под утро мне приснился какой-то сои,
в котором играл роль Бродский. Мы с ним ходили где-то по чудесным
местам, с холмами и перелесками, засыпанными белым инеем, и видели зайцев, прыгавших
в пушистом снегу, как
это раз было
в действительности. Бродский был очень весел и радостен и говорил, что он вовсе не уезжает и никогда не уедет.
Мой приятель не тратил много времени на учение, зато все закоулки города знал
в совершенстве. Он повел меня по совершенно новым для меня
местам и привел
в какой-то длинный, узкий переулок на окраине. Переулок
этот прихотливо тянулся несколькими поворотами, и его обрамляли старые заборы. Но заборы были ниже тех, какие я видел во сне, и из-за них свешивались густые ветки уже распустившихся садов.
В одном
месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар.
В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили
в зеленый сумрак, и на
этом фоне мелькали фигуры двух девочек
в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье под деревом, с книгой на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
Все
эти образы появлялись и исчезали, вспугнутые шагами брата, чтобы затем возникнуть уже
в другом
месте (
в следующем томе), без связи
в действии, без определившихся характеров.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные
места. У вас там
в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете,
в таком
месте неприлично… Я и прежде хотел вам
это заметить, но все как-то позабывал.
Судья тоже, который только что был пред моим приходом, ездит только за зайцами,
в присутственных
местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен
это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Стародум(приметя всех смятение). Что
это значит? (К Софье.) Софьюшка, друг мой, и ты мне кажешься
в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю
место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет
этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем
месте понеслись бы
в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя
в атаках не вижу-с!
Строился новый город на новом
месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было
в то время придумано названия и что лишь
в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что
это"иное"появилось тогда
в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…