Неточные совпадения
Меня очень занимают мелькающие, как головешки, по двору каски пожарных, потом одна пожарная бочка у ворот и входящий
в ворота гимназист с укороченной
ногой и высоким наставным каблуком.
В мои глаза
в первый еще раз
в жизни попадало столько огня, пожарные каски и гимназист с короткой
ногой, и я внимательно рассматривал все эти предметы на глубоком фоне ночной тьмы.
Дорожка
в нескольких саженях впереди круто опускалась книзу, и я глядел, как на этом изломе исчезали сначала
ноги, потом туловища, потом головы нашей компании.
Образ отца сохранился
в моей памяти совершенно ясно: человек среднего роста, с легкой наклонностью к полноте. Как чиновник того времени, он тщательно брился; черты его лица были тонки и красивы: орлиный нос, большие карие глаза и губы с сильно изогнутыми верхними линиями. Говорили, что
в молодости он был похож на Наполеона Первого, особенно когда надевал по — наполеоновски чиновничью треуголку. Но мне трудно было представить Наполеона хромым, а отец всегда ходил с палкой и слегка волочил левую
ногу…
В этой комнате стояла широкая бадья с холодной водой, и отец, предварительно проделав всю процедуру над собой, заставил нас по очереди входить
в бадью и, черпая жестяной кружкой ледяную воду, стал поливать нас с головы до
ног.
И, не дожидаясь ответа, он начал шагать из угла
в угол, постукивая палкой, слегка волоча левую
ногу и, видимо, весь отдаваясь проверке на себе психологического вопроса. Потом опять остановился против меня и сказал...
И я еще теперь помню чувство изумления, охватившее меня
в самом раннем детстве, когда небольшое квадратное пятно, выползшее
в ее перспективе из-за горизонта, стало расти, приближаться, и через некоторое время колонны солдат заняли всю улицу, заполнив ее топотом тысяч
ног и оглушительными звуками оркестра.
Крылья появятся где-то
в вышине,
в серебристом сумраке ночного неба, и тихо упадут к моим
ногам…
Убедившись
в этом, пан Уляницкий опять нырял
в свою комнату, и вскоре на подоконнике появлялась уже вся его небольшая сухая фигурка
в ночном колпаке,
в пестром халате, из-под которого виднелось нижнее белье и туфли на босую
ногу.
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали
ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил
в азарт; лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела
в воздухе.
Однажды, когда он весь погрузился
в процесс бритья и, взяв себя за кончик носа, выпятил языком подбриваемую щеку, старший брат отодвинул через форточку задвижку окна, осторожно спустился
в комнату и открыл выходную дверь. Обеспечив себе таким образом отступление, он стал исполнять среди комнаты какой-то дикий танец: прыгал, кривлялся, вскидывал
ноги выше головы и кричал диким голосом: «Гол, шлеп, тана — на»…
Ноги он ставил так, как будто они у него вовсе не сгибались
в коленях, руки скруглил, так что они казались двумя калачами, голову вздернул кверху и глядел на нас с величайшим презрением через плечо, очевидно, гордясь недавно надетым новым костюмом и, может быть, подражая манерам кого-нибудь из старшей ливрейной дворни.
Поэтому, исполнив какое-то поручение
в конюшие, он опять прошел мимо нас, вывертывая
ноги и играя поясницей, потом вернулся, как будто что забыл, и прошел еще раз.
Походка его тоже была несколько развихлянная и странная, и я догадался, что незнакомый мальчик подражал именно его движениям:
ноги его тоже плохо сгибались, а руки скруглялись
в локтях.
Чиновник
в свеженьком телеграфном мундире распоряжался работами, а рабочие влезали по лесенкам на столбы и, держась
ногами и одной рукой на вбитых
в столбы крючьях, натягивали проволоки.
Чиновник Попков представлялся необыкновенно сведущим человеком: он был выгнан со службы неизвестно за что, но
в знак своего прежнего звания носил старый мундир с форменными пуговицами, а
в ознаменование теперешних бедствий —
ноги его были иной раз
в лаптях.
Панич лежит
в реке,
ногами к берегу.
Однажды, сидя еще на берегу, он стал дразнить моего старшего брата и младшего Рыхлинского, выводивших последними из воды. Скамеек на берегу не было, и, чтобы надеть сапоги, приходилось скакать на одной
ноге, обмыв другую
в реке. Мосье Гюгенет
в этот день расшалился, и, едва они выходили из воды, он кидал
в них песком. Мальчикам приходилось опять лезть
в воду и обмываться. Он повторил это много раз, хохоча и дурачась, пока они не догадались разойтись далеко
в стороны, захватив сапоги и белье.
В другом действии два брата Зборовские, предводители казаков, воевавшие во славу короля и Польши
в татарских степях, оскорбленные каким-то недостойным действием бесхарактерного Сигизмунда, произносят перед его троном пылкие речи, а
в заключение каждый из них снимает кривую саблю, прощается с нею и гордо кидает ее к
ногам короля…
Старший брат
в виде короля восседал на высоком стуле, задрапированный пестрым одеялом, или лежал на одре смерти; сестренку, которая во всем этом решительно ничего не понимала, мы сажали у его
ног,
в виде злодейки Урсулы, а сами, потрясая деревянными саблями, кидали их с презрением на пол или кричали дикими голосами...
…Казаки! Они врываются
в костел. У алтаря на возвышении стоит священник, у его
ног женщины и среди них моя мать. Казаки выстраиваются
в ряд и целятся… Но
в это время маленький мальчик вскакивает на ступеньки и, расстегивая на груди свой казакин, говорит громким голосом...
И очень вероятно, что если бы все разыгралось так, как
в театре, то есть казаки выстроились бы предварительно
в ряд против священника, величаво стоящего с чашей
в руках и с группой женщин у
ног, и стали бы дожидаться, что я сделаю, то я мог бы выполнить свою программу.
Это был толстый, необыкновенно жизнерадостный крепыш, ринувшийся
в атаку с беззаветной храбростью и вскоре вырвавший меня из водоворота. Правда, он и сам вышел из битвы не без урона и даже раза два катался с противниками
в траве. Потом схватился на
ноги и крикнул...
Крыжановский сшивал, подшивал, припечатывал, заносил
в ведомости и пил, пока
в одно прекрасное утро дела оказывались подшитыми, бутыль пуста, а архивариус лежал на полу и храпел, раскинув руки и
ноги…
На третий или на четвертый день мы с братом и сестрой были
в саду, когда Крыжановский неожиданно перемахнул своими длинными
ногами через забор со стороны пруда и, присев
в высокой траве и бурьянах, поманил нас к себе. Вид у него был унылый и несчастный, лицо помятое, глаза совсем мутные, нос еще более покривился и даже как будто обвис.
Тут был подсудок Кроль, серьезный немец с рыжеватыми баками, по странной случайности женатый на русской поповне; был толстый городничий Дембский, последний представитель этого звания, так как вскоре должность «городничих» была упразднена; доктор Погоновский, добродушный человек с пробритым подбородком и длинными баками (тогда это было распространенное украшение докторских лиц), пан Богацкий, «секретарь опеки», получавший восемнадцать рублей
в месяц и державший дом на широкую
ногу…
— Говорится
в писании: небеса подножие
ног его…
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех
ног кинулся
в кабинет отца.
В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули
в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся
в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
— Ступай посмотри, что это такое? — сказал отец старшему брату… Тот двинулся было
в темноту, но вдруг со всех
ног кинулся
в дверь, растолкал нас и исчез.
Спрошенный беспомощно оглядывается, толкает товарища локтями, пинается
ногами под партой, по огромному классу бегут из конца
в конец шопот, вопросы…
Вдруг из классной двери выбегает малыш, преследуемый товарищем. Он ныряет прямо
в толпу, чуть не сбивает с
ног Самаревича, подымает голову и видит над собой высокую фигуру, сухое лицо и желчно — злые глаза. Несколько секунд он испуганно смотрит на неожиданное явление, и вдруг с его губ срывается кличка Самаревича...
На шум выбегают из инспекторской надзиратели, потом инспектор. Но малыши увертываются от рук Дитяткевича, ныряют между
ног у другого надзирателя, добродушного рыжего Бутовича, проскакивают мимо инспектора, дергают Самаревича за шубу, и крики: «бирка, бирка!» несутся среди хохота, топота и шума. Обычная власть потеряла силу. Только резкий звонок, который сторож догадался дать минуты на две раньше, позволяет, наконец, освободить Самаревича и увести его
в инспекторскую.
Тут случилось нечто неожиданное и страшное. Фартук сам распахнулся с другой стороны… Из тарантаса выкатилась плотная невысокая фигура
в военной форме, и среди общего испуга и недоумения его превосходительство, командующий войсками киевского военного округа и генерал — губернатор Юго — западного края, бежал, семеня короткими
ногами, через улицу
в сторону, противоположную от исправничьего крыльца…
Если курица какого-нибудь пана Кунцевича попадала
в огород Антония, она, во — первых, исчезала, а во — вторых, начинался иск о потраве. Если, наоборот, свинья Банькевича забиралась
в соседний огород, — это было еще хуже. Как бы почтительно ни выпроводил ее бедный Кунцевич, — все-таки оказывалось, что у нее перебита
нога, проколот бок или каким иным способом она потерпела урон
в своем здоровье, что влекло опять уголовные и гражданские иски. Соседи дрожали и откупались.
Бедный старик вздыхал, даже плакал, отбиваясь от соблазнителя: ни
нога уже не годится для стремени, ни рука для сабли, но капитан изо дня
в день приходил к его хате, нашептывал одно и то же.
Кучер Антось был парубок на удивление некрасивый: странной формы суженная кверху голова, несколько кривые, широко расставленные
в бедрах
ноги, точно ущипнутый нос и толстые губы.
Стороной, около шоссе, тянулись вереницы богомольцев
в Почаев; ковылял старый еврей с мешком — разносчик своеобразной (впоследствии запрещенной) еврейской почты; тащилась, шурша по щебню, балагула, затянутая сверху пологом на обручах и набитая битком головами, плечами,
ногами, перинами и подушками…
Антось великодушно отдавал нам вожжи, а сам сидел боком и, свесив
ноги, курил корешки
в черешневой трубке, искусно сплевывая сквозь зубы.
— Запомню, Вениамин Васильевич, — ответил я с волнением и затем, по внезапному побуждению, поднял на него глаза, но не решился высказать вставший
в уме вопрос. Он, вероятно, понял, потянулся
в кресле и быстро встал на
ноги.
Все это было смешно, но… инициалы его совпадали с именем и отчеством известного
в то время поэта — переводчика, и потому, когда
в дымке золотистой пыли, подымаемой
ногами гуляющих, появлялась пестрая вертлявая фигурка, то за ней оглядывались и шептали друг другу...
Это был юноша уже на возрасте, запоздавший
в гимназии. Небольшого роста, коренастый, с крутым лбом и кривыми
ногами, он напоминал гунна, и его порой называли гунном. Меня заинтересовала
в нем какая-то особенная манера превосходства, с которой он относился к малышам, товарищам по классу. Кроме того, он говорил намеками, будто храня что-то недосказанное про себя.
Его поддержали, но и затем, идя на крыльцо, он путался
в длинных полах лапсердака своими жидкими слабыми
ногами.
В кучке зрителей раздался тихий одобрительный ропот. Насколько я мог понять, евреи восхищались молодым ученым, который от этой великой науки не может стоять па
ногах и шатается, как былинка. Басе завидовали, что
в ее семье будет святой. Что удивительного — богатым и знатным всегда счастье…
Это была свадьба, совершаемая с соблюдением всех старинных обычаев. Венчали перед синагогой на площади,
в сумерки. Над женихом и невестой держали богатый балдахин… Читали молитвы, пили вино, и жених, бросив на пол рюмку, топтал ее
ногой…
Мосье Одифре, или Оливье, долго выламывал ему
ноги, выгибал талию, ставил
в позицию, но все его усилия оказывались совершенно бесплодны.