Неточные совпадения
Особенно из этой коллекции консисторских чиновников запомнился мне секретарь, человек низенького роста,
в долгополом
мундире, фалды которого чуть не волочились по полу, с нечистым лицом, производившим впечатление красной пропускной бумаги с чернильными кляксами.
Чиновник
в свеженьком телеграфном
мундире распоряжался работами, а рабочие влезали по лесенкам на столбы и, держась ногами и одной рукой на вбитых
в столбы крючьях, натягивали проволоки.
Чиновник Попков представлялся необыкновенно сведущим человеком: он был выгнан со службы неизвестно за что, но
в знак своего прежнего звания носил старый
мундир с форменными пуговицами, а
в ознаменование теперешних бедствий — ноги его были иной раз
в лаптях.
Под конец моего пребывания
в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я был
в третьем классе гимназии, когда однажды,
в начале учебного года,
в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже
в синем учительском
мундире. Я шел с другим мальчиком, поступившим
в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
Солдаты снисходительно позволяли чистить суконкой и мелом пуговицы своих
мундиров, а жидкие щи, которые они приносили
в котелках из ротной кухни, казались нам необыкновенно вкусными.
Однажды к нашей квартире подъехала извозчичья парная коляска, из которой вышел молодой офицер и спросил отца. Он был
в новеньком свежем синем
мундире, на котором эффектно выделялись белые аксельбанты. Шпоры его звенели на каждом шагу приятным тихим звоном.
Тюрьма стояла на самом перевале, и от нее уже был виден город, крыши домов, улицы, сады и широкие сверкающие пятна прудов… Грузная коляска покатилась быстрее и остановилась у полосатой заставы шлагбаума. Инвалидный солдат подошел к дверцам, взял у матери подорожную и унес ее
в маленький домик, стоявший на левой стороне у самой дороги. Оттуда вышел тотчас же высокий господин, «команду на заставе имеющий»,
в путейском
мундире и с длинными офицерскими усами. Вежливо поклонившись матери, он сказал...
Отец
в новом
мундире и с Владимиром
в петлице уходит из дому
в суд.
Я долго бродил среди памятников, как вдруг
в одном месте, густо заросшем травой и кустарником, мне бросилось
в глаза странное синее пятно. Подойдя ближе, я увидел маленького человечка
в синем
мундире с медными пуговицами. Лежа на могильном камне, он что-то тщательно скоблил на нем ножиком и был так углублен
в это занятие, что не заметил моего прихода. Однако, когда я сообразил, что мне лучше ретироваться, — он быстро поднялся, отряхнул запачканный
мундир и увидел меня.
Одетый всегда с иголочки, тщательно выбритый, без пылинки на блестящем
мундире, — он являлся на урок минута
в минуту и размеренным шагом всходил на кафедру.
Это была тоже характерная, почти символическая фигура. Огромный, грузный,
в широком
мундире и широчайших брюках, — это был какой-то чиновничий массив, с лицом, точно вырубленным из дуба и обрамленным двумя седоватыми чиновничьими бакенбардами. Голос у него был тоже огромный, грузный, и на всех этих количественных преимуществах покоился его педагогический авторитет.
Он был поляк и католик, но служил сначала
в русской военной службе, а затем по лесному ведомству, откуда и вышел
в отставку «корпуса лесничих штабс — капитаном, с
мундиром и пенсией».
Мундир был военного образца с белыми эполетами, с короткой талией и короткими полами, так что капитан напоминал
в нем долговязого гимназиста, выросшего из прошлогоднего
мундира.
Улица была пуста, только впереди виднелось несколько синих
мундиров, которых полицейский выпроваживал
в конец, подальше от дома исправника.
Выйдя
в отставку, определился на службу по корпусу лесничих, был производим
в чины, по прошению уволен
в отставку
в чине штабс — капитана с
мундиром и пенсией.
Отзыв он повез
в город лично. Прислуга вытащила из сундуков и принялась выколачивать военный
мундир с эполетами, брюки с выпушками, сапоги со шпорами и каску с султаном. Развешанное на тыну, все это производило сильное впечатление, и
в глазах смиренной публики шансы капитана сильно поднялись.
Встав утром, он заставлял лакея обтирать себя холодной водой, пил молча чай, надевал
мундир и отправлялся через наш дворик
в суд.
Теперь толпы не было, и фигура гимназиста на коленях выделялась яснее. На меня обратили внимание евреи — факторы, прохожие, чиновники, шедшие
в казначейство… Вдали на деревянных тротуарах мелькали синие гимназические
мундиры. Мне хотелось, чтобы меня не заметили…
Это делало его
в моих глазах чем-то высшим, чем мы, бедняги — ученики
в застегнутых
мундирах, с вечной опаской перед начальством.
Даже
в то глухое и смирное время этот циркуляр выжившего из ума старика Делянова, слишком наивно подслуживавшегося кому-то и поставившего точки над i, вызвал общее возмущение: не все директора даже исполнили требование о статистике, а публика просто накидывалась на людей
в синих
мундирах «народного просвещения», выражая даже на улицах чувство общего негодования…
«Питомцы Минервы (гимназисты) решительно оттеснили сынов Марса (гарнизонные и стрелковые офицеры), и прелестная богиня любви, до тех пор благосклонная к усам и эполетам, с стыдливой улыбкой поощрения протянула ручку безусым юношам
в синих
мундирах».
В одно время здесь собралась группа молодежи. Тут был, во — первых, сын капитана, молодой артиллерийский офицер. Мы помнили его еще кадетом, потом юнкером артиллерийского училища. Года два он не приезжал, а потом явился новоиспеченным поручиком,
в свежем с иголочки
мундире,
в блестящих эполетах и сам весь свежий, радостно сияющий новизной своего положения, какими-то обещаниями и ожиданиями на пороге новой жизни.
Двоюродный брат был еще недавно веселым мальчиком
в кургузом и некрасивом юнкерском
мундире. Теперь он артиллерийский офицер, говорит об ученых книгах и умных людях, которых называет «личностями», и имеет собственного денщика, с которым собирается установить особые, не «рутинно — начальственные» отношения.
Молодежь стала предметом особого внимания и надежд, и вот что покрывало таким свежим, блестящим лаком недавних юнкеров, гимназистов и студентов. Поручик
в свеженьком
мундире казался много интереснее полковника или генерала, а студент юридического факультета интереснее готового прокурора. Те — люди, уже захваченные колесами старого механизма, а из этих могут еще выйти Гоши или Дантоны.
В туманах близкого, как казалось, будущего начинали роиться образы «нового человека», «передового человека», «героя».
Дембицкий был человек необыкновенно толстый,
в парадных случаях он надевал фрачный
мундир, какой теперь можно видеть только
в театре, когда дают «Ревизора», высокие сапоги с лакированными голенищами и треуголку.