Неточные совпадения
Наш флигель стоял
в глубине двора, примыкая с одной стороны к каменице, с
другой — к густому саду. За ним был еще флигелек, где жил тоже с незапамятных
времен военный доктор Дударев.
И когда я теперь вспоминаю эту характерную, не похожую на всех
других людей, едва промелькнувшую передо мной фигуру, то впечатление у меня такое, как будто это — само историческое прошлое Польши, родины моей матери, своеобразное, крепкое, по — своему красивое, уходит
в какую-то таинственную дверь мира
в то самое
время, когда я открываю для себя
другую дверь, провожая его ясным и зорким детским, взглядом…
Это были два самых ярких рассказа пани Будзиньской, но было еще много
других — о русалках, о ведьмах и о мертвецах, выходивших из могил. Все это больше относилось к прошлому. Пани Будзиньская признавала, что
в последнее
время народ стал хитрее и поэтому нечисти меньше. Но все же бывает…
Последний сидел
в своей комнате, не показываясь на крики сердитой бабы, а на следующее утро опять появился на подоконнике с таинственным предметом под полой. Нам он объяснил во
время одевания, что Петрик — скверный, скверный, скверный мальчишка. И мать у него подлая баба… И что она дура, а он, Уляницкий, «достанет себе
другого мальчика, еще лучше». Он сердился, повторял слова, и его козлиная бородка вздрагивала очень выразительно.
В это
время заплакала во сне сестренка. Они спохватились и прекратили спор, недовольные
друг другом. Отец, опираясь на палку, красный и возбужденный, пошел на свою половину, а мать взяла сестру на колени и стала успокаивать. По лицу ее текли слезы…
Дело как будто началось с игры «
в поляков и русских», которая
в то
время заменила для нас все
другие.
И теперь, когда
в моей памяти оживает город Ровно, то неизменно, как бы
в преддверии всех
других впечатлений, вспоминаются мне пестрое бревно шлагбаума и фигура инвалида
в запыленном и выцветшем сюртуке николаевских
времен.
Другая фигура, тоже еще
в Житомире. Это священник Овсянкин… Он весь белый, как молоко, с прекрасными синими глазами.
В этих глазах постоянно светилось выражение какого-то доброго беспокойства. И когда порой, во
время ответа, он так глядел
в мои глаза, то мне казалось, что он чего-то ищет во мне с ласковой тревогой, чего-то нужного и важного для меня и для него самого.
Было что-то ободряющее и торжественное
в этом занятии полицейского двора людьми
в мундирах министерства просвещения, и даже колченогий Дидонус, суетливо вбегавший и выбегавший из полиции, казался
в это
время своим, близким и хорошим. А когда
другой надзиратель, большой рыжий Бутович, человек очень добродушный, но всегда несколько «
в подпитии», вышел к воротам и сказал...
И все это
время не было недостатка
в 125–летних стариках, которые могли бы, «как очевидцы», передавать
друг другу летопись веков.
В этом старце, давно пережившем свое
время, было что-то детски тихое, трогательно — печальное. Нельзя сказать того же о
других представителях nobilitatis harnolusiensis, хотя и среди них попадались фигуры
в своем роде довольно яркие.
Тот вошел, как всегда угрюмый, но смуглое лицо его было спокойно. Капитан пощелкал несколько минут на счетах и затем протянул Ивану заработанные деньги. Тот взял, не интересуясь подробностями расчета, и молча вышел. Очевидно, оба понимали
друг друга… Матери после этого случая на некоторое
время запретили нам участвовать
в возке снопов. Предлог был — дикость капитанских лошадей. Но чувствовалось не одно это.
Вернувшись, ни Кароль, ни его спутник ничего не сказали капитану о встрече, и он узнал о ней стороной. Он был человек храбрый. Угрозы не пугали его, но умолчание Кароля он затаил глубоко
в душе как измену.
В обычное
время он с мужиками обращался лучше
других, и мужики отчасти выделяли его из рядов ненавидимого и презираемого панства. Теперь он теснее сошелся с шляхтой и даже простил поджигателя Банькевича.
В это
время мне довелось быть
в одном из городов нашего юга, и здесь я услышал знакомую фамилию. Балмашевский был
в этом городе директором гимназии. У меня сразу ожили воспоминания о нашем с Гаврилой посягательстве на права государственного совета, о симпатичном вмешательстве Балмашевского, и мне захотелось повидать его. Но мои знакомые, которым я рассказал об этом эпизоде, выражали сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверное,
другой!»
Недели через две или три
в глухой городишко пришел ответ от «самого» Некрасова. Правда, ответ не особенно утешительный: Некрасов нашел, что стихи у брата гладки, приличны, литературны; вероятно, от
времени до
времени их будут печатать, но… это все-таки только версификация, а не поэзия. Автору следует учиться, много читать и потом, быть может, попытаться использовать свои литературные способности
в других отраслях литературы.
Все это было смешно, но… инициалы его совпадали с именем и отчеством известного
в то
время поэта — переводчика, и потому, когда
в дымке золотистой пыли, подымаемой ногами гуляющих, появлялась пестрая вертлявая фигурка, то за ней оглядывались и шептали
друг другу...
В это
время я готов был все сделать, все уступить
другим, оказать всякую услугу.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же
время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это
время дверь обрывается и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков (провожая).Нет, ничего. Это все очень смешно, что вы говорили. Пожалуйста, и
в другое тоже
время… Я это очень люблю. (Возвращается и, отворивши дверь, кричит вслед ему.)Эй вы! как вас? я все позабываю, как ваше имя и отчество.
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего
в то
время аскетизма; но, с
другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с первого взгляда.
Но
в то же
время выискались и
другие, которые ничего обидного
в словах князя не видели.
Претерпеть Бородавкина для того, чтоб познать пользу употребления некоторых злаков; претерпеть Урус-Кугуш-Кильдибаева для того, чтобы ознакомиться с настоящею отвагою, — как хотите, а такой удел не может быть назван ни истинно нормальным, ни особенно лестным, хотя, с
другой стороны, и нельзя отрицать, что некоторые злаки действительно полезны, да и отвага, употребленная
в свое
время и
в своем месте, тоже не вредит.