Надоедал Климу студент Попов; этот голодный человек неутомимо
бегал по коридорам, аудиториям, руки его судорожно, как вывихнутые, дергались в плечевых суставах; наскакивая на коллег, он выхватывал из карманов заношенной тужурки письма, гектографированные листки папиросной бумаги и бормотал, втягивая в себя звук с:
Минуты ожидания длились довольно томительно. Сначала где-то вдали хлопнула дверь — и все смолкло, потом кто-то стремглав
пробежал по коридору — и опять воцарилось безмолвие минут на десять. Наконец, вдруг все двери точно сорвались с петель, словно волна какая-то шла; началось всеобщее хлопанье и угорелая беготня, послышались голоса, то громкие, то осторожные, отдававшие различные приказания.
Он впился в руку тяжело задышавшего Короткова и,
пробежав по коридору, втащил его в заветный кабинет и бросил на пухлый кожаный стул, а сам уселся за стол.
Хозяйка нумеров
бегала по коридору и вопила… кто-то побежал за полицией, кто-то накинулся на хозяйку, да заодно уж и ее избил; одна женщина, обезумев от страха и побоев, в растерзанном виде бегала по коридору и ревмя ревела неистовым, истерическим голосом — и все это среди чада и смрада, в тумане табачного дыма, при тусклом свете коридорной лампочки.
Неточные совпадения
Она перешла на диван, бесцеремонно втиснулась между подругами, и те сразу потускнели.
По коридору бегали лакеи, дребезжала посуда, шаркала щетка, кто-то пронзительно крикнул:
Наконец вдруг, словно
по манию волшебства, все утихло. Уехали. Девушки в последний раз стрелой
пробежали из лакейской
по коридору и словно в воду канули. Отец выходит в зал и одиноко пьет чай.
Так бежал он
по узкому
коридору, образованному с одной стороны — высокой стеной, с другой — тесным строем кипарисов, бежал, точно маленький обезумевший от ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во рту у него пересохло, и каждое дыхание кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то справа, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то вперед, то назад, несколько раз
пробегая мимо ворот и опять ныряя в темную, тесную лазейку.
Однако он прошел, сделав вид, что не расслышал моего вопроса. Мне даже показалось, что какая-то тень
пробежала по его лицу. Минуту перед тем он мелькал
по коридору, и на лице его, казалось, было написано: уж ежели ты мнена водку не дашь, так уж после этого я и не знаю… Теперь же, благодаря моему напоминанию, он вдруг словно остепенился.
Я любил этот шум, говор, хохотню
по аудиториям; любил во время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с кем-нибудь
сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув дверью, войти в аудиторию; любил участвовать в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился в
коридоре.