Цитаты со словом «помол»
Этого никто не
заметил, и все наше общество пошло дальше.
Это было тихое, устойчивое нарастание жизненных сил, плавно уносившее меня вместе с окружающим мирком, а берега стороннего необъятного мира, по которым можно было бы
заметить движение, мне тогда не были видны…
И, взяв карандаш, он живо набросал на бумаге блоху, отплясывающую на барабане, окружив ее щитом,
мечом и всеми гербовыми атрибутами.
И я
замечал, что те предметы, на которых с особенным вниманием останавливались его остренькие глазки, вскоре исчезали из нашей квартиры.
Бедные лошади худели и слабели, но отец до такой степени верил в действительность научного средства, что совершенно не
замечал этого, а на тревожные замечания матери: как бы лошади от этой науки не издохли, отвечал...
«Лошади судьи» прославились по всему городу необычной худобой и жадностью, с которой они грызли коновязи и заборы, но отец
замечал только «поправку», пока одна из них не издохла без всякой видимой причины.
Дальнейшее представляло короткую поэму мучительства и смерти. Дочь из погреба
молит мать открыть дверь… — Ой, мамо, мамо! Вiдчинiть, бо вiн мене зарiже… — «Ой, доню, доню, нещасна наша доля… Як вiдчиню, то зарiже обоих…» — Ой, мамо, мамо, — молит опять дочь… — И шаг за шагом в этом диалоге у запертой двери развертывается картина зверских мучений, которая кончается последним восклицанием: — Не вiдчиняйте, мамо, бо вже менi й кишки висотав… — И тогда в темном погребе все стихает…
Было похоже, как будто он не может одолеть это первое слово, чтобы продолжать молитву.
Заметив, что я смотрю на него с невольным удивлением, он отвернулся с выражением легкой досады и, с трудом опустившись на колени, молился некоторое время, почти лежа на полу. Когда он опять поднялся, лицо его уже было, спокойно, губы ровно шептали слова, а влажные глаза светились и точно вглядывались во что-то в озаренном сумраке под куполом.
Впоследствии я часто стал
замечать то же и дома во время его молитвы. Порой он подносил ко лбу руку, сложенную для креста, отнимал ее, опять прикладывал ко лбу с усилием, как будто что-то вдавливая в голову, или как будто что-то мешает ему докончить начатое. Затем, перекрестившись, он опять шептал много раз «Отче… Отче… Отче…», пока молитва не становилась ровной. Иной раз это не удавалось… Тогда, усталый, он подымался и долго ходил по комнатам, взволнованный и печальный. Потом опять принимался молиться.
Увидев, что Уляницкий уже приступил к бритью, мы
смело подходили к окну, дергали форточку и тонкими дранками, просунутыми в щель, сбрасывали крючки.
В сарае было темно, но брат
смело пошел вперед и, остановившись на середине, свистнул.
Это продолжалось еще несколько дней, пока мать не
заметила наших многозначительных перешептываний.
Заметив, что мы с величайшим любопытством смотрим на него, уткнувшись лицами между балясин палисадника, незнакомец внезапно стал на ходу проделывать какие-то удивительные штуки.
Мне особенно запомнился один: перед самым царским проездом полиция
заметила в боковой улице корову.
Я прижался в своем уголке, стараясь, чтобы он меня не
заметил, но вместе что-то мешало мне выскользнуть из комнаты. Это был страх за отца: Дешерт был огромный и злой, а хромой отец казался слабым и беззащитным.
— Кто?.. Кто
посмеет? — прохрипел он, почти задыхаясь.
— Не
посмеет, — сказал отец уверенно. — Не те времена…
Читатель уже
заметил из предыдущих очерков, что нашу семью нельзя было назвать чисто русской.
Я никогда не слышал между ними таких горячих споров, да еще в такой час, и, удивленный, я сел в своей постели.
Заметив неожиданного слушателя, они оба обратились ко мне.
Солдаты снисходительно позволяли чистить суконкой и
мелом пуговицы своих мундиров, а жидкие щи, которые они приносили в котелках из ротной кухни, казались нам необыкновенно вкусными.
Я сразу
заметил его среди остальных учеников, и понемногу мы сблизились, как сближаются школьники: то есть оказывали друг другу мелкие услуги, делились перьями и карандашами, в свободные часы уединялись от товарищей, ходили вдвоем и говорили о многом, о чем не хотелось говорить с другими.
Вскоре выяснилось, что мой сон этого не значил, и я стал
замечать, что Кучальский начинает отстраняться от меня. Меня это очень огорчало, тем более что я не чувствовал за собой никакой вины перед ним… Напротив, теперь со своей задумчивой печалью он привлекал меня еще более. Однажды во время перемены, когда он ходил один в стороне от товарищей, я подошел к нему и сказал...
У отца я никогда не
замечал ни одной искусственной ноты.
— Но ведь ты и сам не
заметил…
— Крыштановичу что? Кто
заметил?.. — заговорили кругом. — Кажется, «угроза»…
Рот у моего жизнерадостного знакомца был открыт до ушей, толстые щеки измазаны слезами и
мелом, он ревел во весь голос, хватался за косяки, потом даже старался схватиться за гладкие стены…
Все это было так завлекательно, так ясно и просто, как только и бывает в мечтах или во сне. И видел я это все так живо, что… совершенно не
заметил, как в классе стало необычайно тихо, как ученики с удивлением оборачиваются на меня; как на меня же смотрит с кафедры старый учитель русского языка, лысый, как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и выгнал меня из класса, приказав стать у классной двери снаружи.
И я с удивлением
замечаю, что в этом прошлом вместе с определенными картинами, такими простыми, такими обыденными и прозаическими, когда они происходили, в душе встает неизвестно откуда сознание, что это было хорошо и прекрасно.
Он встретил нас в самый день приезда и, сняв меня, как перышко, с козел, галантно помог матери выйти из коляски. При этом на меня пахнуло от этого огромного человека запахом перегара, и мать, которая уже знала его раньше, укоризненно покачала головой. Незнакомец стыдливо окосил глаза, и при этом я невольно
заметил, что горбатый сизый нос его свернут совершенно «набекрень», а глаза как-то уныло тусклы…
Мы не могли скрывать, что даже мать не
смеет ничего сказать в его защиту.
Зерцало, начищенное
мелом, изливает сияние.
Я долго бродил среди памятников, как вдруг в одном месте, густо заросшем травой и кустарником, мне бросилось в глаза странное синее пятно. Подойдя ближе, я увидел маленького человечка в синем мундире с медными пуговицами. Лежа на могильном камне, он что-то тщательно скоблил на нем ножиком и был так углублен в это занятие, что не
заметил моего прихода. Однако, когда я сообразил, что мне лучше ретироваться, — он быстро поднялся, отряхнул запачканный мундир и увидел меня.
Но через некоторое время мы, дети, стали
замечать, что наша жизнерадостная тетка часто приходит с заплаканными глазами, запирается с моей матерью в комнате, что-то ей рассказывает и плачет.
С некоторых пор стали
замечать, что, если ему случалось стать на порог не той ногой, — он делал движение назад и поправлялся, как солдат, «потерявший ногу».
Обезьяничание было до такой степени явно и дерзко, что я со страхом и удивлением взглянул на Потоцкого. Он ничего не
заметил и продолжал отчеканивать фамилию за фамилией. Среди тишины звучал его металлический голос, и падали короткие ответы: «есть… есть… есть…» Только в глазах учеников искрилась усмешка.
Начиная объяснение задаваемого урока, Егоров подходил к первой парте и упирался в нее животом. На этот предмет ученики смазывали первую парту
мелом. Дитяткевич в коридоре услужливо стирал белую полосу на животе Егорова, но тот запасался ею опять на ближайшем уроке.
Первое время после этого Кранц приходил в первый класс, желтый от злости, и старался не смотреть на Колубовского, не заговаривал с ним и не спрашивал уроков. Однако выдержал недолго: шутовская мания брала свое, и, не
смея возобновить представление в полном виде, Кранц все-таки водил носом по воздуху, гримасничал и, вызвав Колубовского, показывал ему из-за кафедры пробку.
Радомирецкий… Добродушный старик, плохо выбритый, с птичьим горбатым носом, вечно кричащий. Средними нотами своего голоса он, кажется, никогда не пользовался, и все же его совсем не боялись. Преподавал он в высших классах год от году упраздняемую латынь, а в низших — русскую и славянскую грамматику. Казалось, что у этого человека половина внимания утратилась, и он не
замечал уже многого, происходящего на его глазах… Точно у него, как у щедринского прокурора, одно око было дреманое.
С вечной заботой о загадочных выражениях «Слова» он ходил по улицам сонного городка, не
замечая ничего окружающего и забывая порой о цели своего выхода из дому.
Если где-нибудь неподалеку он
замечал в темноте огромную фигуру Рущевича, то охотно делал для него стойку, наводя на неисправные квартиры…
— Магнетизм тебе будет стонать? — иронически
заметил отец.
В церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не
замечал времени…
Лицо священника делается сразу настороженным и неприятным. Гаврило
замечает опасность… Его красивые глаза навыкате выкатываются еще больше и как бы застывают. Но останавливаться уже поздно.
Ученики сами робко сторонятся, когда
замечают его, но замечают не сразу: сжатая толпа колышется порой совершенно непроизвольно.
Среди них я
заметил Перетяткевичей и Домарацких, представителей двух родственных польских семей.
Одной темной осенней ночью на дворе капитана завыла собака, за ней другая. Проснулся кто-то из работников, но сначала ничего особенного во дворе не
заметил… Потом за клуней что-то засветилось. Пока он будил других работников и капитана, та самая клуня, с которой началась ссора, уже была вся в огне.
— Гы! А мы и не видим, — насмешливо
заметил лакей отца, Павел, молодой человек с глуповатым лицом и отвислой нижней губой, но в сюртуке и грязной манишке. Горничная и кухарка подозрительно фыркнули.
Они сообща построили водяную мельницу, шумевшую колесами на заднем конце пруда, а потом, когда воды оказалось мало для крупного
помола, — конный привод.
Об этой истории никто впоследствии не
смел напомнить капитану, и когда, узнав о ней, я спросил у двоюродной сестры: правда ли это? — она вдруг побледнела и с расширенными глазами упавшим голосом сказала...
Цитаты из русской классики со словом «помол»
На такойской мельнице берут за
помол по 1 ф. муки и 1 коп. с пуда.
Как ни просила вотчина,
От должности уволился,
В аренду снял ту мельницу
И стал он пуще прежнего
Всему народу люб:
Брал за
помол по совести.
— Да известно что, говорит, что
помолу совсем не было, что какие деньжонки были, так все в плотину посадил.
— Знаешь что: останься. Ты в театре все спишь — да и по-немецки ты понимаешь плохо. Ты лучше вот что сделай: напиши ответ управляющему — помнишь, насчет нашей мельницы… насчет крестьянского
помолу. Скажи ему, что я не хочу, не хочу и не хочу! Вот тебе и занятие на целый вечер…
— И мужики тоже бьются. Никто здесь на землю не надеется, все от нее бегут да около кое-чего побираются. Вон она, мельница-то наша, который уж месяц пустая стоит! Кругом на двадцать верст другой мельницы нет, а для нашей вряд до Филиппова заговенья 16
помолу достанет. Вот хлеба-то здесь каковы!
Ассоциации к слову «помол»
Предложения со словом «помол»
- Выбирайте продукты из муки грубого помола, так как они содержат больше волокон и питательных веществ.
- Отруби из обмолота отделялись при просеивании сквозь сито, и мука тонкого помола уже мало чем отличалась по качеству от нашей.
- Заводы и фабрики начали производить муку мелкого помола, в которой не остаётся ничего, кроме чистого крахмала.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «помол»
Дополнительно