Цитаты со словом «но»
Я помню себя рано,
но первые мои впечатления разрознены, точно ярко освещенные островки среди бесцветной пустоты и тумана.
Мне мог идти тогда второй год,
но я совершенно ясно вижу и теперь языки пламени над крышей сарая во дворе, странно освещенные среди ночи стены большого каменного дома и его отсвечивающие пламенем окна.
Мне кажется, что я вспоминаю,
но очень смутно, свои первые шаги…
Разумеется, эти слова очень грубо переводят тогдашние мои ощущения,
но доску и как будто выражение ее покорности под ударами вспоминаю ясно.
Я как будто знал, что вор — человек,
но вместе он представлялся мне и не совсем человеком, а каким-то человекообразным таинственным существом, которое сделает мне зло уже одним своим внезапным появлением.
Не знаю уж по какой логике, —
но лакей Гандыло опять принес отцовскую палку и вывел меня на крыльцо, где я, — быть может, по связи с прежним эпизодом такого же рода, — стал крепко бить ступеньку лестницы.
Но я очень любил мать в эту минуту за то, что она мне не противоречит.
Это не была зрительная галлюцинация,
но было какое-то упоение от своей победы над страхом…
Мать говорила что-то предостерегающее,
но мне так хотелось ближе ознакомиться с интересным предметом или существом, что я заплакал.
Я потянулся к ней указательным пальцем правой руки; некоторое время она не давалась,
но потом вдруг вспыхнула ярче, и меня внезапно обжег резкий укус.
Я, кажется, чувствовал, что «один в лесу» — это, в сущности, страшно,
но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи леса, сливавшиеся в протяжную, глубокую, нескончаемую и осмысленную гармонию, в которой улавливались одновременно и общий гул, и отдельные голоса живых гигантов, и колыхания, и тихие поскрипывания красных стволов…
Впоследствии и эта минута часто вставала в моей душе, особенно в часы усталости, как первообраз глубокого,
но живого покоя… Природа ласково манила ребенка в начале его жизни своей нескончаемой, непонятной тайной, как будто обещая где-то в бесконечности глубину познания и блаженство разгадки…
Все это показалось мне новым миром,
но странно: затем это воспоминание выпадает из моей памяти.
Мы говорили иной раз: «когда мы будем большими», или: «когда мы умрем»,
но это была глупая фраза, пустая, без живого содержания…
Впечатление было резко, отчасти болезненно,
но еще более поразительно.
Называется эта штука по — польски довольно странно: «Korabl i Lodzia» (ковчег и ладья),
но какой это имеет смысл, сам отец объяснить нам не может; пожалуй, и никакого смысла не имеет…
Образ отца сохранился в моей памяти совершенно ясно: человек среднего роста, с легкой наклонностью к полноте. Как чиновник того времени, он тщательно брился; черты его лица были тонки и красивы: орлиный нос, большие карие глаза и губы с сильно изогнутыми верхними линиями. Говорили, что в молодости он был похож на Наполеона Первого, особенно когда надевал по — наполеоновски чиновничью треуголку.
Но мне трудно было представить Наполеона хромым, а отец всегда ходил с палкой и слегка волочил левую ногу…
Но эти проблески становились с годами все реже, природная веселость все гуще задергивалась меланхолией и заботой.
Среди пожелтевших бумаг сохранилась одна, собственно ненужная впоследствии,
но которую отец сберег как воспоминание.
В конце письма «вельможа» с большим вниманием входит в положение скромного чиновника, как человека семейного, для которого перевод сопряжен с неудобствами,
но с тем вместе указывает, что новое назначение открывает ему широкие виды на будущее, и просит приехать как можно скорее…
Это была скромная, теперь забытая, неудавшаяся,
но все же реформа, и блестящий вельможа, самодур и сатрап, как все вельможи того времени, не лишенный, однако, некоторых «благих намерений и порывов», звал в сотрудники скромного чиновника, в котором признавал нового человека для нового дела…
На другой день депутации являлись с приношениями в усиленном размере,
но отец встречал их уже грубо, а на третий бесцеремонно гнал «представителей» палкой, а те толпились в дверях с выражением изумления и испуга…
Все признавали, от мелкого торговца до губернского начальства, что нет такой силы, которая бы заставила судью покривить душою против совести и закона,
но… и при этом находили, что если бы судья вдобавок принимал умеренные «благодарности», то было бы понятнее, проще и вообще «более по — людски»…
Первые два раза граф держался величаво,
но осторожно, и отец только холодно и формально отстранял его подходы.
Но в третий раз он, вероятно, сделал прямое предложение.
Процесс был решен в пользу вдовы, причем все знали, что этим она обязана исключительно твердости отца… Сенат как-то неожиданно скоро утвердил решение, и скромная вдова стала сразу одной из богатейших помещиц не только в уезде,
но, пожалуй, в губернии.
Но когда она попросила «разговора наедине», то вскоре тоже вышла из кабинета с покрасневшим лицом и слезами на глазах.
Но сама она не в силах ничем существенным выразить ему свою благодарность…
Но тут вышло неожиданное затруднение. Когда очередь дошла до куклы, то сестра решительно запротестовала, и протест ее принял такой драматический характер, что отец после нескольких попыток все-таки уступил, хотя и с большим неудовольствием.
Но жизнь затерла его в серой и грязной среде.
И он дорожил, как последней святыней, этой чертой, которая выделяла его не только из толпы заведомых «взяточников»,
но также и из среды добродетельных людей тогдашней золотой середины…
«Чиновники» того самого суда, где служил отец, несомненно, брали направо и налево, и притом не только благодарности,
но и заведомые «хабары».
Контрабандисты обещали обогатить начинавшего карьеру мелкого чиновника,
но… он исполнил их просьбу раньше, чем они свое обещание…
Но затем он прибавил мягче...
Но я уверен, что это были слезы сожаления к «жертве закона», а не разъедающее сознание своей вины, как его орудия.
Бог всемогущ и справедлив,
но на земле много торжествующих негодяев и страдающей добродетели.
Но если и этого нет, если подкупная чиновничья среда извращает закон в угоду сильному, он, судья, будет бороться с этим в пределах суда всеми доступными ему средствами.
Если за это придется пострадать, он пострадает,
но в деле номер такой-то всякая строка, внесенная его рукой, будет чиста от неправды.
Время этого настроения ушло безвозвратно, и уже сознательная юность моего поколения была захвачена разъедающим, тяжелым,
но творческим сознанием общей ответственности…
Но чем в конце концов закончилось бы это столкновение, — теперь осталось тайной, о которой я думаю часто с печальным сожалением…
Молодой аристократ обнимал его, называл своим благодетелем и клялся в вечной дружбе;
но очень скоро забыл все клятвы и сделал какие-то нечестные и легкомысленные посягательства в семье своего благодетеля.
Дед был против этого раннего брака,
но уступил настояниям своей жены.
На третьем или четвертом году после свадьбы отец уехал по службе в уезд и ночевал в угарной избе. Наутро его вынесли без памяти в одном белье и положили на снег. Он очнулся,
но половина его тела оказалась парализованной. К матери его доставили почти без движения, и, несмотря на все меры, он остался на всю жизнь калекой…
Мы очень жалели эту трубу,
но отец с печальной шутливостью говорил, что этот долгополый чиновник может сделать так, что он и мама не будут женаты и что их сделают монахами.
Мы, конечно, понимали, что это шутка,
но не могли не чувствовать, что теперь вся наша семья непонятным образом зависит от этого человека с металлическими пуговицами и лицом, похожим на кляксу.
Оказалось, однако, что кризис миновал благополучно, и вскоре пугавшие нас консисторские фигуры исчезли.
Но я и теперь помню ту минуту, когда я застал отца и мать такими растроганными и исполненными друг к другу любви и жалости. Значит, к тому времени они уже сжились и любили друг друга тихо, но прочно.
Отец сначала очень испугался,
но когда убедился, что брат остался в вожделенном здравии, то… усомнился в гомеопатии…
Мы, дети, беспечно рассматривали эту виньетку,
но истинное значение ее поняли только на следующее утро, когда отец велел поднять нас с постели и привести в его комнату.
Это было большое варварство,
но вреда нам не принесло, и вскоре мы «закалились» до такой степени, что в одних рубашках и босые спасались по утрам с младшим братом в старую коляску, где, дрожа от холода (дело было осенью, в период утренних заморозков), ждали, пока отец уедет на службу.
Цитаты из русской классики со словом «но»
Предложения со словом «но»
- Жаль солдата – толковый, случайно сюда попал, – но тут уже ничего не поделаешь.
- Они, конечно, менее красивы, но уж вот это безобразие меня бы меньше достало!
- Не то чтобы я на это сетовала, но вот теперь, в трудный момент, она оставляет меня одну.
- (все предложения)
Значение слова «но»
НО1, союз. I. противительный. 1. Употребляется для соединения противопоставляемых предложений или отдельных членов предложения; соответствует по значению словам: а, наоборот, напротив.
НО2, междом. 1. Часто произносится удлиненно (но-о!). Возглас, которым возница понукает лошадь. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова НО
Афоризмы русских писателей со словом «но»
- Народ — жертва зла. Но он же опора зла, а значит, и творец или, по крайней мере, питательная почва зла.
- Желуди-то одинаковы, но когда вырастут из них молодые дубки — из одного дубка делают кафедру для ученого, другой идет на рамку для портрета любимой девушки, в из третьего дубка смастерят такую виселицу, что любо-дорого…
- Никогда не показывайте, что вы умнее ребенка; почувствовав ваше превосходство, он, конечно, будет уважать вас за глубину мысли, но сам сейчас же молниеносно уйдет в себя, спрячется, как улитка в раковину.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно