Цитаты со словом «истории»
Объективная
история его жизни сохранилась поэтому в «послужных списках».
История эта тянулась что-то около двух — трех месяцев.
Я пишу не
историю своего времени. Я просто всматриваюсь в туманное прошлое и заношу вереницы образов и картин, которые сами выступают на свет, задевают, освещают и тянут за собой близкие и родственные воспоминания. Я стараюсь лишь об одном: чтобы ясно и отчетливо облечь в слово этот непосредственный материал памяти, строго ограничивая лукавую работу воображения…
Впоследствии отец, в то время, кажется, бывший судебным следователем и разъезжавший по уезду, вернувшись из одной поездки, рассказал конец этой
истории.
Потом стали толковать о каких-то «золотых грамотах», которые появлялись нивесть откуда на дорогах, в полях, на заборах, будто «от самого царя», и которым верили мужики, а паны не верили, мужики осмеливались, а паны боялись… Затем грянула поразительная
история о «рогатом попе»…
История эта состояла в следующем: мужик пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не говоря никому ни слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на духу.
Отец сам рассказал нам, смеясь, эту
историю и прибавил, что верят этому только дураки, так как это просто старая сказка; но простой, темный народ верил, и кое — где уже полиция разгоняла толпы, собиравшиеся по слухам, что к ним ведут «рогатого попа». На кухне у нас следили за поповским маршрутом: передавали совершенно точно, что поп побывал уже в Петербурге, в Москве, в Киеве, даже в Бердичеве и что теперь его ведут к нам…
— Сурин, объясни ему! — Та же
история начиналась с Суриным.
Знаю только, что вся она была проникнута особым колоритом, и на меня сразу пахнуло
историей, чем-то романтическим, когда-то живым, блестящим, но отошедшим уже туда, куда на моих глазах ушел и последний «старополяк», пан коморник Коляновский.
Я чувствовал себя, как в лесу, и, когда на первом уроке молодой учитель естественной
истории назвал вдруг мою фамилию, я замер. Сердце у меня забилось, и я беспомощно оглянулся. Сидевший рядом товарищ толкнул меня локтем и сказал: «Иди, иди к кафедре». И тотчас же громко прибавил...
Отец выписывал «Сын отечества» и теперь сообщил в кратких чертах
историю реформы: большинством голосов в Государственном совете проект Толстого был отвергнут, но «царь согласился с меньшинством».
Мои новые товарищи рассказали мне
историю этой надписи.
Ученики, знающие всю эту
историю (порой по рассказам своих отцов), предаются посторонним занятиям, зубрят следующие уроки, играют в пуговицы и перья.
Один из работников капитана, молодой парубок Иван, не стесняясь нашим присутствием, по — своему объяснял социальную
историю Гарного Луга. Чорт нес над землей кошницу с панами и сеял их по свету. Пролетая над Гарным Лугом, проклятый чертяка ошибся и сыпнул семена гуще. От этого здесь панство закустилось, как бурьян, на том месте, где случайно «ляпнула» корова. А настоящей траве, то есть мужикам, совсем не стало ходу…
Об этой
истории никто впоследствии не смел напомнить капитану, и когда, узнав о ней, я спросил у двоюродной сестры: правда ли это? — она вдруг побледнела и с расширенными глазами упавшим голосом сказала...
Такова была простая
история появления Антося на белом свете вообще и в частности в Гарном Луге.
Знал ли сам Антось «простую»
историю своего рождения или нет?.. Вероятно, знал, но так же вероятно, что эта история не казалась ему простой… Мне вспоминается как будто особое выражение на лице Антося, когда во время возки снопов мы с ним проезжали мимо Гапкиной хаты. Хата пустовала, окна давно были забиты досками, стены облупились и покосились… И над нею шумели высокие деревья, еще гуще и буйнее разросшиеся с тех пор, как под ними явилась новая жизнь… Какие чувства рождал в душе Антося этот шум?
Вошел, помнится, учитель
истории Андрусский.
И, поглядывая в книгу, он излагал содержание следующего урока добросовестно, обстоятельно и сухо. Мы знали, что в совете он так же обстоятельно излагал свое мнение. Оно было всегда снисходительно и непоколебимо. Мы его уважали, как человека, и добросовестно готовили ему уроки, но
история представлялась нам предметом изрядно скучным. Через некоторое время так же честно и справедливо он взвесил свою педагогическую работу, — поставил себе неодобрительный балл и переменил род занятий.
Я только думая, что можно бы изобразить все в той простоте и правде, как я теперь это вижу, и что
история мальчика, подобного мне, и людей, его окружающих, могла бы быть интереснее и умнее графа Монте — Кристо.
История литературы, с поучениями Мономаха и письмами Заточника, выступала из своего туманного отдаления, как предмет значительный и важный, органически подготовлявший грядущие откровения.
Это, конечно, была «
история», но от этой поэтической истории моему приятелю стало больно.
Я нашел тогда свою родину, и этой родиной стала прежде всего русская литература {Эта часть
истории моего современника вызвала оживленные возражения в некоторых органах украинской печати.
Так рассказывали эту
историю обыватели. Факт состоял в том, что губернатор после корреспонденции ушел, а обличитель остался жив, и теперь, приехав на время к отцу, наслаждался в родном городе своей славой…
Это входило у меня в привычку. Когда же после Тургенева и других русских писателей я прочел Диккенса и «
Историю одного города» Щедрина, — мне показалось, что юмористическая манера должна как раз охватить и внешние явления окружающей жизни, и их внутренний характер. Чиновников, учителей, Степана Яковлевича, Дидонуса я стал переживать то в диккенсовских, то в щедринских персонажах.
Часов в пять чудного летнего утра в конце июня 1870 года с книжками филаретовского катехизиса и церковной
истории я шел за город к грабовой роще. В этот день был экзамен по «закону божию», и это был уже последний.
Когда он сошел с лестницы, дверь вверху открылась, и на площадке показался учитель
истории Андрусский.
Теперь у них оказалось нечто вроде центра: она была в опасности, ее похищали, а я гнался, побеждал, освобождал, вообще проделывал нечто вроде того, что впоследствии проделывали один за другим герои господина Сенкевича, только, конечно, с меньшим знанием
истории и с гораздо меньшим талантом.
Теперь мне придется пригласить читателя в деревню, которая тоже играла важную роль в этой запутанной душевной
истории.
Цитаты из русской классики со словом «истории»
Ассоциации к слову «истории»
Синонимы к слову «истории»
Предложения со словом «история»
- Когда же началось систематическое изображение событий русской исторической жизни и когда русская история стала наукой?
- Сколько увлекательных лингвистических легенд, удивительных сказаний, смелых научных предположений знает история человечества!
- И рассказывая историю собственной жизни, мы делимся не просто цепочкой событий, но и показываем, что эти события для нас значили, как они изменили наш духовный мир.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «история»
Значение слова «история»
ИСТО́РИЯ, -и, ж. 1. Действительность в процессе развития. Законы истории. Диалектика истории. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ИСТОРИЯ
Афоризмы русских писателей со словом «история»
- История литературы — это история не того, что написано в книгах, а история того, что прочитано в них.
- Если мы знаем, что история человеческого общества — это история войн, то, в конечном счете, история народов — это борьба за правду.
- История человечества всегда ведь складывается из отдельных жизней. А каждая человеческая жизнь сама по себе <…> равноправна.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно