Цитаты со словом «поспеть»
Моя мать умерла, когда мне
было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле, — никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.
Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и — вы в городе, хотя,
быть может, не замечаете этого сразу.
Величественной графине суждено
было навсегда остаться девой.
Равные ей по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые зáмки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не
было юноши, который бы осмелился поднять глаза на красавицу-графиню.
В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная униатская часовня. Это
была родная дочь расстилавшегося в долине собственно обывательского города. Некогда в ней собирались, по звону колокола, горожане в чистых, хотя и не роскошных кунтушах, с палками в руках вместо сабель, которыми гремела мелкая шляхта, тоже являвшаяся на зов звонкого униатского колокола из окрестных деревень и хуторов.
Отсюда
был виден остров и его темные громадные тополи, но зáмок сердито и презрительно закрывался от часовни густою зеленью, и только в те минуты, когда юго-западный ветер вырывался из-за камышей и налетал на остров, тополи гулко качались, и из-за них проблескивали окна, и зáмок, казалось, кидал на часовню угрюмые взгляды.
Теперь и он, и она
были трупы.
Но старая, историческая рознь, разделявшая некогда гордый панский зáмок и мещанскую униатскую часовню, продолжалась и после их смерти: ее поддерживали копошившиеся в этих дряхлых трупах черви, занимавшие уцелевшие углы подземелья, подвалы. Этими могильными червями умерших зданий
были люди.
Было время, когда старый зáмок служил даровым убежищем всякому бедняку без малейших ограничений.
Все, что не находило себе места в городе, всякое выскочившее из колеи существование, потерявшее, по той или другой причине, возможность платить хотя бы и жалкие гроши за кров и угол на ночь и в непогоду, — все это тянулось на остров и там, среди развалин, преклоняло свои победные головушки, платя за гостеприимство лишь риском
быть погребенными под грудами старого мусора.
Януш оставил в зáмке только «добрых христиан», то
есть католиков, и притом преимущественно бывших слуг или потомков слуг графского рода.
Это
были все какие-то старики в потертых сюртуках и «чамарках», с громадными синими носами и суковатыми палками, старухи крикливые и безобразные, но сохранившие на последних ступенях обнищания свои капоры и салопы.
Когда на утренней заре из него выползали разнообразные фигуры, зевавшие, кашлявшие и крестившиеся на солнце, я и на них смотрел с каким-то уважением, как на существа, облеченные тою же таинственностью, которою
был окутан весь зáмок.
Окна в верхнем этаже
были заколочены, а низ находился во владении капоров и салопов.
Как бы то ни
было, на примере старого зáмка я узнал впервые истину, что от великого до смешного один только шаг. Великое в зáмке поросло плющом, повиликой и мхами, а смешное казалось мне отвратительным, слишком резало детскую восприимчивость, так как ирония этих контрастов была мне еще недоступна.
И ветер бушевал среди ненастья, качая верхушки деревьев, стуча ставнями и
напевая мне в моей постели о десятках людей, лишенных тепла и приюта.
Они или жестоко страдали от преследований, если
были слабы, или заставляли страдать обывателей, если обладали нужною для этого силой.
Некоторые из этих фигур
были отмечены чертами глубокого трагизма.
Это
было тихое, угнетенное идиотизмом существо, в старой фризовой шинели, в шапке с огромным козырьком и почерневшею кокардой.
Ученое звание, как кажется,
было присвоено ему вследствие смутного предания, будто где-то и когда-то он был гувернером.
Его можно
было завести, как машину; для этого любому из факторов, которому надоело дремать на улицах, стоило подозвать к себе старика и предложить какой-либо вопрос.
Главный эффект уличных верзил
был основан на другой черте профессорского характера: несчастный не мог равнодушно слышать упоминания о режущих и колющих орудиях.
Вероятно, он хотел сказать, что этими криками у него истерзано сердце, но, по-видимому, это-то именно обстоятельство и способно
было несколько развлечь досужего и скучающего обывателя. И бедный «профессор» торопливо удалялся, еще ниже опустив голову, точно опасаясь удара; а за ним гремели раскаты довольного смеха, и в воздухе, точно удары кнута, хлестали все те же крики...
Где-то в маленьком местечке осталась его семья, для которой он
был некогда надеждой и опорой; но теперь он ни о чем не заботился.
Мы не имели причин не верить этим ужасным признаниям; нас только удивляло то обстоятельство, что у Лавровского
было, по-видимому, несколько отцов, так как одному он пронзал мечом сердце, другого изводил медленным ядом, третьего топил в какой-то пучине.
Но мы чуткими ребячьими сердцами слышали в его стонах искреннюю душевную боль и, принимая аллегории буквально,
были все-таки ближе к истинному пониманию трагически свихнувшейся жизни.
Случалось, что в таком положении сонного его заливало дождем, засыпало пылью, а несколько раз, осенью, даже буквально заносило снегом; и если он не погиб преждевременною смертью, то этим, без сомненья,
был обязан заботам о своей грустной особе других, подобных ему, несчастливцев и главным образом заботам веселого пана Туркевича, который, сильно пошатываясь, сам разыскивал его, тормошил, ставил на ноги и уводил с собою.
А так как при этом он умел еще совершенно особенным образом шевелить своими тараканьими усами и
был неистощим в прибаутках и остротах, то неудивительно, что его постоянно окружала толпа досужих слушателей и ему были даже открыты двери лучшей «ресторации», в которой собирались за бильярдом приезжие помещики.
Последнее обстоятельство составляло второй источник его благополучия, — ему достаточно
было одной рюмки, чтобы зарядиться на весь день. Объяснялось это огромным количеством выпитой уже Туркевичем водки, которая превратила его кровь в какое-то водочное сусло; генералу теперь достаточно было поддерживать это сусло на известной степени концентрации, чтоб оно играло и бурлило в нем, окрашивая для него мир в радужные краски.
Сначала он впадал в меланхолию и малодушие; всем
было известно, что в такие минуты грозный генерал становится беспомощнее ребенка, и многие спешили выместить на нем свои обиды.
В таком градусе
было что-то в голосе и в лице генерала, что заставляло самых смелых преследователей поскорее удаляться, чтобы не видеть этого лица, не слышать голоса человека, на короткое время приходившего к сознанию своего ужасного положения…
Так как при этом он всегда умел придать спектаклю интерес современности, намекая на какое-нибудь всем известное дело, и так как, кроме того, он
был большой знаток судебной процедуры, то немудрено, что в самом скором времени из дома секретаря выбегала кухарка, что-то совала Туркевичу в руку и быстро скрывалась, отбиваясь от любезностей генеральской свиты.
Это
был добродушнейший из градоправителей, обладавший двумя небольшими слабостями: во-первых, он красил свои седые волосы черною краской и, во-вторых, питал пристрастие к толстым кухаркам, полагаясь во всем остальном на волю божию и на добровольную обывательскую «благодарность».
Последствия эти
были двоякого рода: или немедленно же из парадной двери выбегала толстая и румяная Матрена с милостивым подарком от отца и благодетеля, или же дверь оставалась закрытою, в окне кабинета мелькала сердитая старческая физиономия, обрамленная черными, как смоль, волосами, а Матрена тихонько задами прокрадывалась на съезжую.
Основывались эти слухи главным образом на той бесспорной посылке, что человек не может существовать без пищи, а так как почти все эти темные личности, так или иначе, отбились от обычных способов ее добывания и
были оттерты счастливцами из зáмка от благ местной филантропии, то отсюда следовало неизбежное заключение, что им было необходимо воровать или умереть.
Если только это
была правда, то уже не подлежало спору, что организатором и руководителем сообщества не мог быть никто другой, как пан Тыбурций Драб, самая замечательная личность из всех проблематических натур, не ужившихся в старом зáмке.
Происхождение Драба
было покрыто мраком самой таинственной неизвестности.
Люди, одаренные сильным воображением, приписывали ему аристократическое имя, которое он покрыл позором и потому принужден
был скрыться, причем участвовал будто бы в подвигах знаменитого Кармелюка.
Но, во-первых, для этого он
был еще недостаточно стар, а во-вторых, наружность пана Тыбурция не имела в себе ни одной аристократической черты.
Роста он
был высокого; сильная сутуловатость как бы говорила о бремени вынесенных Тыбурцием несчастий; крупные черты лица были грубо-выразительны.
Руки пана Тыбурция
были грубы и покрыты мозолями, большие ноги ступали по-мужичьи.
Но тогда опять встречалось затруднение: как объяснить его феноменальную ученость, которая всем
была очевидна.
Не
было кабака во всем городе, в котором бы пан Тыбурций, в назидание собиравшимся в базарные дни хохлам, не произносил, стоя на бочке, целых речей из Цицерона, целых глав из Ксенофонта.
Нет поэтому ничего удивительного, что, когда оратор внезапно соскакивал с бочки и разражался веселым хохотом, омраченные лица хохлов вдруг прояснялись, и руки тянулись к карманам широких штанов за медяками. Обрадованные благополучным окончанием трагических экскурсий пана Тыбурция, хохлы
поили его водкой, обнимались с ним, и в его картуз падали, звеня, медяки.
Помирились на том, что пан Тыбурций
был некогда дворовым мальчишкой какого-то графа, который послал его вместе со своим сыном в школу отцов-иезуитов, собственно на предмет чистки сапогов молодого панича.
Мальчик, по имени Валек, высокий, тонкий, черноволосый, угрюмо шатался иногда по городу без особенного дела, заложив руки в карманы и кидая по сторонам взгляды, смущавшие сердца калачниц. Девочку видели только один или два раза на руках пана Тыбурция, а затем она куда-то исчезла, и где находилась — никому не
было известно.
Туда своею сонною походкой ковылял «профессор», шагал решительно и быстро пан Тыбурций; туда же Туркевич, пошатываясь, провожал свирепого и беспомощного Лавровского; туда уходили под вечер, утопая в сумерках, другие темные личности, и не
было храброго человека, который бы решился следовать за ними по глинистым обрывам.
Тогда я прильнул бы к его груди, и,
быть может, мы вместе заплакали бы — ребенок и суровый мужчина — о нашей общей утрате.
Он слишком любил ее, когда она
была жива, не замечая меня из-за своего счастья.
Мне ничего не
было нужно. Я быстро отвернулся, стыдясь своего порыва, боясь, чтоб отец не прочел его в моем смущенном лице. Убежав в чащу сада, я упал лицом в траву и горько заплакал от досады и боли.
Цитаты из русской классики со словом «поспеть»
— Говорила, что опоздаем! — пеняла матушка кучеру, но тут же прибавила: — Ну, да к вечерне не беда если и не попадем. Поди, и монахи-то на валу гуляют, только разве кто по усердию… Напьемся на постоялом чайку, почистимся — к шести часам как раз к всенощной
поспеем!
— Ржи
поспели поздно, яровые, почитай, поспевают, уже и поздние овсы стали мешаться, а пришла пора сеять.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул на часы. Было еще не поздно, и он мог
поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился бежать и вскочил в нее. На площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого дома Корчагиных.
Заслышав об отъезде его, он в два дня проскакал пятьсот верст и все-таки
поспел к обеду.
А Яшка-то с Мишкой еще не
поспели воротиться, по трактирам ходят, отца-мать славят.
Синонимы к слову «поспеть»
Предложения со словом «поспеть»
- – Может быть, он ещё отложит этот аукцион, и мы можем поспеть вовремя, – заметил вожак, – во всяком случае, за здоровье этой девушки!
- А вон с того дерева можете нарвать себе слив сколько хотите – они уже поспели.
- – Всю дорогу, говорит, подстёгивал коня, хотел поспеть к собранию, чтобы при народе прочитали.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «поспеть»
Значение слова «поспеть»
ПОСПЕ́ТЬ1, -спе́ет; сов. (несов. поспевать1 и спеть2). 1. Стать спелым, созреть.
ПОСПЕ́ТЬ2, -спе́ю, -спе́ешь; сов. (несов. поспевать2). Разг. Суметь сделать что-л. в срок, своевременно; успеть. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ПОСПЕТЬ
Дополнительно